Летучий корабль
Шрифт:
– Поттер, Уизли, — быстро говорит он, подходя к нам, — сдайте ваши палочки. Вы арестованы за нарушение режима секретности.
И когда мы повинуемся, он добавляет уже чуть тише: — Разве я не говорил вам ничего не выносить из Аврората? — и он вновь повышает голос, почти кричит на нас: — Говорил или нет? Ничего не выносить! Говорил или нет?
В нас с Джинни общий дом на Гриммо я больше не попадаю.
10. Взрослые игры
Я только потом понял, что, когда со мной происходит что-то действительно страшное и непоправимое, в первые секунды мне просто кажется, что я ослышался, ошибся. Что стоит всего-то повернуть время на несколько минут вспять, и та точка, в которой сломалась моя жизнь, будет пройдена иначе, безболезненно. Что Кингсли не произнесет тех слов, что он сказал нам только что, а просто кивнет, проходя мимо, а мы
Но нет, он действительно произнес те слова, так что, в то время как мы с Роном отдаем ему свои палочки и выкладываем из складок просторных мантий подготовленные для Блата документы, к нам с другой стороны коридора уже спешит конвой, дабы препроводить нас во внутреннюю следственную тюрьму Аврората. А Кингсли молчит, скользит по нашим лицам тяжелым печальным взглядом, старается не смотреть в глаза и забирает эти проклятые бумаги. Без единого слова. Невозможно повернуть время вспять, Поттер, ничего нельзя вернуть.
Но я не могу осознать этого еще довольно долго, мечусь по своей крохотной камере, продолжаю строить какие-то планы. Наивный глупый Поттер! Почему-то я думаю, что все, что нам с Роном можно вменить в вину, это должностное преступление — вынос этих чертовых документов и попытку придания их огласке. И даже допускаю мысль о том, что Кингсли вообще удастся все замять, ну, подержит нас здесь пару дней для острастки, а потом выпустит. Может быть, даже не выгонит с работы. Вот такой я оптимист!
Ну, хорошо, допустим даже, все повернется совсем плохо, нас исключат из школы авроров, не дав закончить последний курс, мы распрощаемся с работой, но на этом же жизнь не кончается! У меня, в конце-концов, есть деньги, доставшиеся мне от родителей, их вполне хватит на несколько лет скромной безбедной жизни. Даже если в Англии я никому не буду нужен, мы же с Джинни просто можем взять и уехать, мир велик, достаточно пересечь Ла-Манш — и вот мы уже во Франции. Снимем домик или квартиру, я попробую себя в качестве тренера по квиддичу, как Джинни, или поступлю в Магический университет в Париже. Может быть, чем черт не шутит, даже возьмут на работу во французский Аврорат. Устраивались же как-то семьи бывших сторонников Волдеморта, и это при том, что многие остались без средств к существованию. Они же не умерли от голода и тоски по прекрасной Британии! Выход должен быть всегда, он обязательно найдется, просто сейчас надо успокоиться, потерпеть, не наговорить глупостей завтра, когда нас станут допрашивать. А Рон? Рон вполне может работать в магазине у Джорджа, может уехать со мной, Гермиона тоже будет учиться в Париже. Разве все это так невозможно? Еще не все потеряно, думаю я, прикуривая очередную сигарету, меряя шагами тюремную камеру, мечтая дождаться того самого завтра. Завтра придет Джинни, она просто не может не прийти, я попрошу у нее прощения, расскажу обо всем, что я тут придумал за ночь, она же поймет меня! Разве нет?
Я не смыкаю глаз до утра, мне совсем не хочется спать, я жду. Жду допроса у Кингсли или Блэкмора, жду, когда моя жена укоризненно посмотрит мне в глаза и скажет: «Гарри, как ты мог? Почему ты ничего не говорил мне, глупый?». А потом обнимет меня и шепнет тихо-тихо, так, чтобы не слышал охранник: «Ничего, мы обязательно что-нибудь придумаем. Все еще будет хорошо, правда?»
Но идут часы, нам (я не знаю, где Рон, но должен быть в одной из соседних камер, это же очевидно) приносят завтрак, уносят почти полные тарелки — я нервничаю и не могу запихнуть в себя ничего, просто пью чай. И ничего не происходит. Через какое-то время я слышу, как из-за двери дежурящий сегодня аврор кричит на весь коридор: «Уизли, на выход, к тебе жена пришла!» Слышу шаги Рона по каменному полу мимо моей камеры. Вот, сейчас, он вернется — и сразу же позовут меня, ведь Джинни точно пришла вместе с Гермионой, она просто ждет, здесь же только одна комната для свиданий с заключенными, внутренняя тюрьма Аврората совсем небольшая. Еще полчаса, двадцать минут, десять… Рон возвращается. И вновь тишина. Я не понимаю. Может быть, с ней что-то случилось? Да, точно, какой же я идиот! Она наверняка разволновалась вчера, когда ей сказали, что мы арестованы! И миссис Уизли велела ей сначала прийти в себя, взять себя в руки, а потом уже бежать ко мне. Чтобы не расстраивать меня своими заплаканными глазами.
Она не приходит и на следующий день, и я начинаю думать, что Джинни серьезно заболела от горя. Каково это — узнать, что твой муж занимался черт знает чем в тайне от тебя, копировал какие-то документы, составлял списки, связывался с журналистами, и при этом исправно ходил на службу и на учебу, не забывая перед уходом нежно чмокнуть тебя в щечку? Я не могу спать, у меня кончились сигареты… И нас никто не допрашивает. Никто не задает ни единого вопроса! Нас просто держат здесь, исправно кормят — и все! Я не могу понять, что все это может значить. Если для Джинни я нахожу множество оправданий, то вот с объяснением того, что происходит сейчас за стенами нашей тюрьмы, дело обстоит значительно хуже. Если мы нарушили предписания, обязательные для всех сотрудников Аврората (я не так наивен, чтобы не понимать, что именно это мы и сделали), почему нет служебного расследования? Как? Почему? С какой целью? С нами же надо что-то делать! Или нас решили просто забыть здесь до лучших времен, пока все как-нибудь само собой не утрясется? Или не могут решить, что с нами делать? Ох уж эта неизвестность, как она убивает!
«Поттер, к тебе жена», — слышу я утром четвертого дня нашего пребывания здесь. Я чуть не взрываюсь от счастья, я готов даже расцеловать пожилого охранника, открывающего сейчас дверь моей камеры и пропускающего меня вперед. «И без глупостей! У вас полчаса», — произносит он, распахивая передо мной уже другую дверь, за которой маленькая комнатка со столом посередине и двумя стульями. И там, у стола, моя Джинни — в строгом сером пальто, которое так ей идет, подчеркивая нежную белизну ее кожи… У нее круги под глазами, мне кажется, я даже различаю тончайшие капилляры на ее нижних веках. Я делаю шаг вперед, чтобы обнять ее, чтобы объяснить, какой я дурак, чтобы целовать ее, умолять простить меня… И в этот момент вижу, как она чуть отступает назад.
— Не надо, Гарри, — говорит она каким-то чужим, очень спокойным голосом, — не стоит.
И глядя на мою лисичку, в одночасье ставшую такой недоступной, я тоже невольно делаю шаг назад, так и не раскрыв объятий. И чуть наклоняю голову, изучающее смотрю на нее — я почему-то сразу понимаю, что она пришла не для того, чтобы ругаться со мной. Что-то доходит до меня в этот момент, я вдруг перестаю верить в то, что смогу перехитрить время, в то, что она не приходила оттого, что просто переживала и плакала из-за меня, в то, что мне просто показалось, что она отступила, когда заметила, как я хочу обнять ее. Все мои глупые надежды и проекты новой жизни, которую мы могли бы начать вместе после того, что произошло со мной, разбиваются о ее холодность и осыпаются вниз никчемной шелухой. Я хочу видеть, как рассыпается в прах моя первая вселенная. И я намерен это запомнить.
– Здравствуй, Джинн, — спокойно говорю я и сажусь за стол, а она занимает место напротив. — Тебя долго не было. Я даже начал волноваться.
– Лучше бы ты волновался раньше, Гарри Джеймс Поттер, — отвечает она с вызовом, роется в сумке и извлекает на свет какие-то пергаменты. — Лучше бы ты волновался, когда затеял всю эту историю.
– Что я такого затеял, Джинн?
Раз жена не бросается мне на шею и в течение трех дней не находит времени, чтобы навестить мужа в тюрьме, а, едва придя на свидание, сразу же сует ему под нос некие бумаги… Может быть, она сможет хотя бы рассказать мне что-нибудь существенное о том, что творится вокруг. Хотя бы это…
– Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? — она продолжает разворачивать принесенные документы, содержание которых уже практически не вызывает у меня сомнений.
– Понятия не имею.
– В государственной измене, Гарри. И тебя, и Рона.
Мне кажется, или ее голос действительно немного дрожит? Но моя Джинни — храбрая девушка, просто, похоже, на этот раз ее отвага и жизнестойкость не на моей стороне. Не повезло.
– Бред. В какой измене?
Она, скорее всего, ничего толком не знает, а мне надо будет обдумать все это потом, уже без нее. Только она должна рассказать больше.
– Гарри, я не знаю, чем ты там занимался, да и знать не хочу!
Она повышает голос, ей же нужно, чтобы ее хорошо слышал охранник. Может быть, он потом передаст это, куда следует. Еще несколько очков в плюс бедной бывшей миссис Поттер. А пока она в глубоком минусе. Из-за меня.
— Все показания свидетелей говорят не в вашу пользу. Чтобы вы там ни затеяли, знай — это мерзко! Газеты только об этом и пишут! Вы связались с этими бандитами!
Значит, есть и свидетели. Которые обвиняют нас с Роном в государственной измене. За вынос документов из Аврората. И связь с грабителями. Прекрасно! А миссис Поттер подумала пару дней и пришла сегодня ко мне с документами о разводе.