Лейтенант из будущего. Спецназ ГРУ против бандеровцев
Шрифт:
Ветер, холод и недостаток воды изводили до последней степени. Иногда сквозь площадку базы проходили снежные заряды – немец предупредил, что жрать снег нельзя. В здравом уме никто бы и не рискнул попробовать – серая крупа, попадая на открытую кожу, обжигала так, что следы-язвинки оставались. Заключенные зарывались в тряпье, накрывались листом жести. Лежа в тесноте, Петро точно знал: не было бы сетки-решетки, не задумываясь в пропасть сиганул. Нет смысла жить в такой безнадежности. Немцам надо – вот пусть и мучаются, суки.
Но самогубиться не имелось никакой возможности, и оставалось дожидаться опытов, что всему конец дадут.
Вышло по-иному. Как-то утром
Немцы позволили себе час отдыха. Двух девушек в штаб отволокли, остальных запихали в палатку, где кислородные баллоны хранились. Очередь выстроилась короткая, остальные строители продолжали балки крепить, но поглядывали с нетерпением.
– Ордунг. Животный ордунг, – сказал Андре, наблюдая, как очередной сварщик откладывает резак и спешит к вздрагивающей под порывами ветра палатке.
– То тварий ордунг, – поправил Петро.
Большие часы, что на штабе висели, отсчитали ровно час, вышел комендант, в рупор забубнил. Строители, да и жандармерия сделали вид, что не слышат – к палатке повторная очередь встала. Комендант поправил меховую шапку, пожал плечами, ушел. Через минуту он и «астролг» вышли с оружием. Выстрел карабина был почти не слышен – четверо у палатки оглянулись, но остались стоять. Комендант что-то крикнул, вновь пожал плечами и прицелился. Стрелял он неплохо – строитель рухнул как подкошенный, только сварочные очки, поднятые на лоб, слетели, по рифленому железу настила покатились. «Астролг» дал короткую очередь из автомата – строители рысцой разбежались по местам. Полицейские опомнились, занялись делом, – убитого сразу убрали за «ворота», девкам нашвыряли ватников и чуней, погнали к лестнице.
– До нас?! – изумился Кащец.
Стало совсем тесно, последними запихнули «офицерских» черненькую и Тоньку-киевлянку.
Бабы плакали и тряслись, Кащец подбадривал гостей дурными шутками.
– Под одеяло лезь, там оденешься, – подсказал Петро девицам, что в их угол втиснулись.
Перепуганная Машка послала его в жопу. Андре галантно встряхнул меховое дранье:
– Сидайте, мадмуазель. Си ковер…
Петро запихнул ступни австриячки в чуни – ох, вообще дурища деревянная, щиколотки, как хворостины, и туфли, считай, без подметок. Ничего, в те чуни по две ноги разом всунутся, но тепло они дают.
Пополнение сбилось в общую кучу под тряпьем, ревело в голос.
– На слезы изойдут, – озабоченно сказал Кащец. – А мы задубеем. Поделить их, а? Раз уж комендант распорядился.
Петро подумал, что если кое-кому ноги между прутьев всунуть, да надавить толково, немцы то хорошее костоломное дело пресечь не успеют. Андре поможет, да и Алжирец с Социалистом подмогнут…
Но нарушить ордунг не успели, завелась сирена – новый груз прибывал…
Всё как-то быстро завертелось. Врач-майор быстро очухался, поковылял к клетке с удвоенной командой «Versuchen», что-то выгружали из «шлюз-вагона», а заключенным было приказано срочно пить кофе. Термос врач открыл, оттуда пахло горячим. Принимая кружку, Петро подумал, что ничем не рискует. Андре кивнул, чокнулись мятыми посудинами.
– Кюн [110] дывчины, – француз подмигнул девчонкам. – Гирше нихт.
Машка утерла нос, кивнула. Австриячка (тогда почему-то забылось, что ее Анкой зовут, в смысле Анни) тоже кивнула,
Слезу ветром сдуло, и до дна влил в себя Грабчак горячую бурду. Помнилось, как кружка из рук выпала, как тьма накатила…
Да, тьма разная бывает. Тогда еще непонятная, а сейчас окончательно последняя. У всего конец есть. Может, там, наверху, уже свои, советские в лагере? Эх, и що у покойника за вопросы?
110
Искаженное немецкое k"uhn – «отважные».
…Кто-то стонал, и солнце жарко грело. Лучи слепили, били сквозь веки, Петро попытался сесть, замотал головой. Мир качался, плескал, потрескавшуюся кожу щек гладил мягкий, хотя и прохладный ветерок. Грабчак, по-китайски щурясь, попытался осмотреться.
Камни на светло-желтом песке, лежащие люди, задравшаяся телогрейка Андре: ну и хребет у него – острыми костяшками хоть бревна торцуй. Вода… Много. Накатывает легенькая волна, песок то темненький, то светленький. Бредет от берега Кащеченко – без фуфайки, в распахнутом кителе. Тепло здесь, кусты зеленеют…
Кащец на ходу глянул, прохрипел:
– Очнулся? Силен ты, Петька. Глазами не лупай. Вода-то пресная – хоть упейся.
Петро попытался что-то сказать, не смог – в горло словно горсть ржавых гвоздей забили. Пополз к воде…
Пил, суя голову всё глубже в прохладу, пока губы песка не хватанули. Отфыркался, еще попил. Зачерпнул горстями, капель стекающих не жалея, пополз к Андре. Француз уже глаза раскрыл, но не особо смыслил. «Дождь» прохладный ему ума живо прибавил – встрепенулся, поспешил к воде, заполз как был, на четвереньках…
Оживала «Versuchen», пила, охала. Вернулся Кащец, подпоясанный, за веревочным поясом торчал топор. Хрипло сообщил:
– Хозяева-то нам гостинцы оставили, – и тоже сунулся мордой в воду.
…Брюхо раздулось, хлебать друзья больше не могли. Сидели у кустов, мокрые кителя на ветвях развешивали.
– Вас ис дас? – пробормотал Петро. – За що плоджич [111] снисхожденье?
– Опыт, Питер, ехсперемент. Ахтунг потребен, – предостерег мудрый француз и глянул на Грабчака. – Ты скелет, Питер.
111
Искаженное немецкое pl"otzlich – «вдруг», «внезапно».
– Сам-то що…
Молились узбеки, бродили по песку лысые полосатые девки, озирались. Потом столпились у неподвижной румынки.
– Тоде [112] , кажется, – присмотрелся издали Петро.
– Мыслить шпето [113] , – Андре поскреб макушку. – Странностей богато.
– Не, думкать потом будем, – Грабчак с трудом поднялся. – Смотреть треба, пока следы не затоптали.
Мучила Петро некая несуразность. Хоть и мелкая, но раз она в глазу застряла, уже не сморгнешь. Досаждают эти мелочи, а що делать…
112
Искаженное немецкое тode – «смерть».
113
Искаженное немецкое sp"ater – «позже, спустя какое-то время».