Лгунья
Шрифт:
— Я просто… этот джентльмен собирается на экскурсию? – спросила она. – А то мы сейчас начинаем.
— Нет, – ответила я. – Он уходит.
— Кто сказал, что я ухожу? – Мэл обратил всю силу своего обаяния на бедную Франсуазу. – Я ни за что не пропущу такого зрелища. У меня и билет есть. Глядите. Нет, я с вами. – Он спрыгнул с каменной вазы. На полпути он обернулся, помахал мне блокнотом и подмигнул.
Не знаю, была это угроза или он, таким образом, предупредил, что берет дело в свои руки. У него в пиджаке было полно места для парочки маленьких ценных предметов, которые легко украсть. Я подождала, пока группа уйдет, а потом незаметно
Она договорила французский текст и перешла к английскому. Англичане и датчане вежливо слушали. Вдруг мое внимание привлек человек слушавший Франсуазу с чуть наклоненной головой – эта поза была мне страшно знакома. Знакома до боли. Этого я не ожидала. Отчасти убедив себя, что ошиблась тогда, во время праздника, но в основном потому, что в следующий раз я планировала увидеть его исключительно по собственной инициативе, на моих условиях и когда я того пожелаю. Из своего укрытия я смотрела, как он поднял взгляд к росписи на потолке, следуя за повествованием Франсуазы. Меня немного испугало его лицо. Он совершенно изменился. На первый взгляд он похудел, сильно похудел, и черты лица стали другими, но это не все. Дело было в другом, а в чем – оставалось для меня загадкой. Я не могла понять. Подошла чуть ближе, чтобы разглядеть получше, и спряталась за спиной полной датчанки, стоявшей в стороне от группы.
— Предполагают, что это портрет Дианы де Пуатье, – говорила Франсуаза. – А вот там – портрет нашего прапрапрадедушки, Жана–Ива Масбу.
Это было ошибкой – заявиться в зал. Франсуаза увидела меня и со свойственной ей щедростью включила в ряды правнучек. Экскурсанты обернулись и уставились на меня.
— А теперь пройдемте, пожалуйста, со мной, – продолжала она, – в библиотеку. – Она повысила голос, чтобы привлечь внимание французов. – Mesdames, Messieurs, voulez-vous me suivre… [92]
92
Мадам, месье, пожалуйте за мной (фр.).
Болтая между собой, народ потянулся в резные двери.
У Тони был шок. Он ужасно побледнел. Не мог шагу ступить. Стоял, едва дыша, и куда подевалась вся его хваленая уверенность. Я молча ждала, пока он немного придет в себя. Зал опустел; Мэл удалился вместе с остальными. До меня доносился голос Франсуазы, монотонно гудящей о des manuscripts enlumin^ife [93] .
— Мэггс? – робко произнес Тони. Как мне знаком этот голос. Я была тронута. – Мэггс? – повторил он. Губы его дрогнули. – Не понимаю. Кто ты? – Он казался больным.
93
Манускрипты с цветными миниатюрами (фр.).
Я была к этому не готова, но что поделать.
— Это мой дом, – уклончиво ответила я.
Он потряс головой, чтобы в мозгу прояснилось.
—
Мы долго смотрели друг на друга. Он стал другим. Я его не узнавала. Это был уже не тот Тони, от которого я пыталась сбежать в течение шестнадцати с половиной лет. Это был худой, застенчивый человек с грустными глазами.
— Ничего не понимаю, – беспомощно сказал он. – Ничегошеньки. Какое ты имеешь отношение к семье Масбу?
— Это мой дом, – мягко повторила я. – Я здесь живу.
Лицо его жалобно сморщилось. Он прикрыл его ладонями. Когда он отнял руки, он уже совладал с собою. Я старалась не отводить глаза, не избегать его взгляда.
— Ты изменилась, – сказал он.
Я улыбнулась.
— Ну да. Конечно, изменилась. Я теперь другой человек.
— Да брось ты эти глупые игры, Мэггс, – взорвался он, и я увидела, что это все тот же Тони, человек, которого я оставила на улице Франциска Первого.
— Зачем ты меня искал? – Меня разбирало любопытство. Я не понимала, что заставляет его думать, что он хочет меня найти.
— Зачем? – Вопрос ему явно пришелся не по душе. – Потому что не верил, что ты погибла, – сказал он. – Тела не нашли. А я бы ни за что не поверил, пока своими глазами не увижу тело.
Я улыбнулась. Все тот же педант.
— Да, но человек, которого ты ищешь, мертв. В том кафе он вышел из туалета и просто пошел себе дальше.
Он отказывался принять это объяснение. Это был образец той самой туманной фразеологии, которая его больше всего бесила. Эта моя привычка всегда его раздражала.
— Значит, ты просто пошла дальше.
— Вот именно, я просто пошла дальше.
— И что потом?
Я покачала головой. Я не собиралась больше ничего рассказывать. Остальная часть этой истории принадлежала лично мне, и я не хотела, чтобы он ковырялся в этом и интерпретировал все по–своему, подгоняя под собственный взгляд на мир. Стоит ему начать в этом копаться, и я, глядишь, сама перестану во все это верить. Так что я сменила тему.
— Это ты на днях расспрашивал обо мне в банке?
— Да, – сказал он. – Впрочем, нет. Я спрашивал о Мари–Кристин Масбу.
— Почему?
— Потому что не мог найти никакой зацепки. На прошлой неделе я был в Лиможе, рылся в подшивках газет, надеясь что-то найти, хоть какой-то намек, и вдруг наткнулся на заметку о женщине, погибшей в результате несчастного случая на шоссе N20, об англичанке, ловившей попутку. Она была датирована двумя днями позже твоего исчезновения. Все это, конечно, было вилами по воде писано, имя другое, но я решил, что попытаться стоит. В больнице мне не помогли, и я попытался найти водителя. Мари–Кристин Масбу.
Было так странно слышать это.
— А почему в банке?
Он пожал плечами.
— Ну, я же не знал наверняка. Приехал в Фижак, зашел в банк разменять дорожные чеки и заодно спросил кассира, не знаком ли он с семьей Масбу.
— Да, это наш банк, – сказала я.
Он посмотрел на меня с хорошо знакомым мне раздражением. Он всегда раздражался, когда я настаивала на своем видении мира, если мой взгляд отличался от его.
— Что ты еще спрашивал?
— Только о семье. И все. Днем я хотел увидеться с мадмуазель Масбу, но кассир сказал, что из-за праздника там никого не будет. А потом я услышал, что умер ее дядя, и решил подождать до конца похорон.