Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Лицо и тайна. Лицо и тайна. Экзотерические записки
Шрифт:

Об этнокультуре

Ночь, тяжелая, августовская, красивая. Какие громкие переходы между мирами в этой тишине: сколько боли вопиет перед Неведомым и забывает истоки своего бытия? И все слышно. Это последнее? Или лишь начало некоей гармонии? Нечто подобное я у себя спрашивал на вечерней прогулке, в компании, с которой было бы красиво завершить все прогулки этого мира, а мы нашу прогулку закончили на люблянском фестивале этно-музыки «Трнфест», на концерте венгерской цыганской группы Амаро Суно.

Я люблю этно-музыку, то, что последние годы пропагандируется и довольно успешно продаётся как world music. Конечно, общее определение «музыка мира» мало что говорит, ведь за ней скрываются академически прочищенные традиции древнейших культур и поп-культура далеких стран, дыхание прошлого и присутствие глобальных моделей вкусовых пристрастий, так что мое признание в любви, несомненно, – дерзкий переход к обобщениям. Если можно доверять Penguin World Music – The Rough Guide, этот жанр

в девяностых годах среди всех видов музыки достиг самого большого размаха. Явно и я клюнул на удочку моды, ведь уже некоторое время у меня дома можно слышать лишь CD диски таких фирм как А World Circuit, Ocora, World Network; в моем кассетнике скрипят пиратские кассеты, «стрельнутые» в разных уголках мира; «своими» считаю элленизированного ирландца Росса Дайли и магическую ливанку Файруз, экстатически-мистических братьев Сабри и меланхоличную Цезарию Эвора.

Правда, никогда не посвящаю время лишь слушанью этой музыки – она сопровождает меня как «культура второго плана». Просто, помогает жить. Почему так нравится? Может быть, дело лишь в том, что мой вкус перенес манипуляцию и стал зависим от модной конъюктуры? Или речь идет об избалованности, о заигрывании сытого с экзотикой? (А какое писание не является самооправданием? Исчезнет ли из-за этого большинство написанного, когда придет последнее раскрытие намерений?)

Во время выступления цыган (музыкально немудреного, далекого от виртуозности Андо Дром или силы Тараф де Кайдукес, а все-таки первобытно энергичного), «второй план» как-то выступил на «сцену»: я осознал «метафизическое» значение глубинного измерения этномузыки. Несомненно, привлекательность этой музыки, прежде всего, в ее мимитизме, в звуковой имитации «вздохов творения». Но между пляшущими студентами, хиппи-ветеранами и шумной толпой (для которой этно, даже на сцене – остается лишь фоном) я почувствовал, что в «другой музыке» вложена потусторонность, «инаковость» раскрытия истины звука по ту сторону первобытного стенания о жизни и смерти. В звуках, в ритме, в той ночи можно было ощутить, что здесь дело не только в коммерческом трюке, по крайней мере не только в этом, но прежде всего в подлинности музыки, которая раскрывает Другое мира: подлинность эта отражает тайну во время творчества, до того, как музыку поработила современная музыкальная рефлексия и «креативность», которая сегодня в своем грубом, плоском отрицании порождает варварские виды «прогрессивного техно». Этно-музыка, как продолжение «первобытного» опыта истины звука, – остается Музыкой. Ее инаковость, поэтому, не освобождает нас от культурной идентичности и музыкально-идеологических предрассудков, как могли бы подумать, читая разные научные сочинения об этно-музыке, но указывает на совсем ненаучный metaphysicum. Сопутствует нам в нечто существенно другое, по ту сторону Шума умирания и рождения, которое с жалкой имитацией стала отражать «искусственная» и американизированная поп-музыка. Так что не странно, если на Западе этно-revival связан и с возрождением интереса к средневековой и ренессансной музыке, к мистическому барокко и метафизическому пафосу восемнадцатого и девятнадцатого веков, значит, к «другому» нашего собственного прошлого. Другая музыка в своей первобытной простоте не теряет музыкальный смысл; duende, как испанцы называли невыразимую субстанциальность музыки, которая, по словам Гарсии Лорки, находится в «крайней, кровью наполненной камере души», та duende еще нам позволяет участвовать в ритме Другого.

В такой перспективе может радовать и то, что с точки зрения культурного пуризма кажется сомнительным: популярность этно-музыки, и то, что ее слушают молодые. Поп, по словам музыковеда Петра Вике «не что иное, как технически реконтекстуализированная музыка, и благодаря ей любая музыкальная форма может достигнуть экономической рентабельности». Если на этно смотреть по содержанию, метафизически, в этом феномене можно усмотреть движение, которое на уровне мышления можно сравнить с открытостью неоплатонизма для «народных» религиозных традиций, с восприимчивостью ренессансного искания priscae theologiae (древней теологии), или (на уровне литературы), с рецепцией народных литератур в герменевтике немецкого романтизма. Любовь к другим традициям в этно (поп) сегодня, может быть, (как когда-то в неоплатонизме и романтизме) символизирует переход от радикального субъективизма, лабиринта синтеза страстей и отчаяния, к реальному символизму, который дышит в непосредственном выражении эроса и грусти, но превосходит их – именно как музыка. Этно является одной от постмодернистских форм метафизического искусства. Поэтому можно его ценить без тоски по утерянной непосредственности; нам ясно, что он рождается из опосредованного (музыкального и технологического) проекта сегодняшнего многообразия музыкальных стилей. В этно-попе всплывает на поверхность внутреннее противоречие популярной культуры и происходит нисхождение Песни к толпе. Опосредованный жест непосредственности – составная часть перспективности этой музыки: этно(поп) в современной популярной культуре является семенем Логоса, ведь он – зародыш абсолютного Мелоса.

Цыганской группе я благодарен за ощущение того, что их музыкальный жанр именно по-цыгански ускользает как от академического музыкального вкуса и его нигилистических последствий, так и от «альтернативного» отрицания источников музыки. И в музыке, как и в мистике, в силе принцип: tertium datur (третье дано), помимо тезиса и его порицания существует и третья возможность. А именно – возвращение к архетипической простоте, которая после опыта радикальной свободы познает звук логоса (слово, шепот, ритм) в сердцевине музыки: голос Мелодии старше, чем шум и вопль, в этом неуничтожимое «да» музыкального смысла.

(1998)

О христианской культуре

Самым мучительным во время отбывания срока в армии была невозможность остаться наедине с собой. Хотя иногда это было полезно. Однажды, когда все вместе мылись под душем, когда жадно ждали десять секунд теплой воды, некий грубоватый пастух засмотрелся на растерянного будущего священника (не знаю, как он пережил балканскую бойню; помню, он учился в семинарии в Дякове) и с облегчением стал смеяться: «Смотрите, у него тоже есть х…, а все-равно важничает». Хорват покраснел и смолчал. Мне показалось не потому, что не нашел нужных слов, а потому, что таких слов и нет. Посреди сплошного гогота я, может быть, в первый раз почувствовал, в чем проблема христианской культуры и ее отношения к «миру», хотя в то время не очень понимал ни в христианстве, ни в культуре. Семинарист был по настоящему скромный парень; его «важничанием» было его христианство, его свободная духовная инаковость, его выбор воздержания, против которого (по убеждению здравого смысла) говорила его биологическая «подобность».

В Словении проблема понимания «христианской культуры» и ее отношения к «миру» в последнее время обостряется, хотя, конечно, не в такой грубой форме.

Но рамки, в которых движется рефлексия, имеют что-то общее со сценой под душем: идентичность, обоснованная самопониманием, инаковость, которая (может быть) следствие этой идентификации, общее пространство мира, который содержит и трагическую возможность быть не понятым как только одна разновидность идентификации.

Если в скобки поставим заурядную примитивность, основная трудность для понимания христианской культуры, наверное, состоит в том, что мы, христиане, часто впадаем в искушение ответить на провокацию, которая (исходя из инаковой интерпретации Всего) говорит о мнимой идентичности общего пространства («общества», «культуры» и тому подобное), причем ответить так, как будто бы наша инаковость на самом деле есть общеобязательная истина всего видимого, и что она не основывается на свободе и свободном восприятии тайной логики Абсолютного. Мы жаждем оформить нейтральную, единственную культуру, которая обошлась бы без обозначения своего Центра, но таким образом на самом деле участвуем в созидании постхристианской культуры в тени смерти Бога; участвуем в «универсализации» христианства, которое потеряло свою идентичность, но до сих пор остается обозначенным своим источником, так что его не признает ни один нехристианин. Как «интеллигенция», мы пытаемся возобновить размытую культуру, которая должна бы сохранять христианские ценности, хотя каким-то образом и стыдится Евангелия.

Поэтому для нас самих христианская культура остается чем-то вечно недостаточным, и мы пытаемся оправдать это тем, что как бы нет ни средств, ни сил. Во времена брутального гонения на Церковь (только люди, для которых свобода на самом деле ничего не значит, не думают с искренним ужасом и стыдом о десятилетиях, когда невозможно было напечатать почти ни одной христианской книги) эта культура сохранялась минимальными средствами, ведь она оставалась верной обосновывающему ее Событию. Но свобода, по некой странной логике, привела ее к кризису. Кажется, что многие христиане не осмеливаются воспринять Прошлое и творчески построить свою идентичность в обществе. Как будто их внутренняя молитва, которая им дает сознание собственной истины – чистое желание принадлежности: я хочу принадлежать (и с этим желанием принадлежу) тому же миру, что и Данте, Эль Греко и Фома Аквинский – но содержательно не участвую в их проекте и в другое время не хочу исповедовать свою верность Евангелию Богочеловека. А что бы было, если бы и мы участвовали? Не ясно ли, что все так бы и осталось, как есть, несмотря на наше возможное старание? Не все равно ли, ведь истина есть истина, никуда не денешься?

Нет, не все равно. В этом парадокс христианской культуры: со-трудничать в мире, где все уже сделал Он. Многогранно сиять Христом, в нем узнавать абсолютный Gesamtkunstwerk, целостное художественное произведение Абсолютного, в сердцевине которого присутствует сам Автор. Христианская культура – выращивание существующего, которое остается верным этому присутствию. Откровение Абсолютного в появлении Христа прописывает путь христианской культуре, но не снимает покров тайны с цели, которая и есть само Абсолютное.

В противоположность другим основанным на религии культурам, которые имеют структуру, хотя бы подобную христианской, сегодня господствующая культура в Словении допускает или поощряет отрицание всех внутренне обязывающих путей, которые позволяют соединение с Неведомым. Источник этой культуры радикально иной, чем у христианской. «Секуляризированная» культура лишь для видимости присваивает себе прошлое; оно ее мало интересует, в нем она не видит решающее Событие. Нехристианская культура, поэтому, никак не понимает и не может понять специфику христианского культурного проекта, точно так, как и христианская культура не знает и (поскольку остается христианской) знать не может радикальные тупики культуры атеизированной. Между обеими возможна лишь видимая точка соприкосновения: со стороны нехристиан – верность Неведомому и спонтанное откровение Пути, а в христианстве – верность Неведомому на Пути.

Поделиться:
Популярные книги

Вперед в прошлое 3

Ратманов Денис
3. Вперёд в прошлое
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Вперед в прошлое 3

Никто и звать никак

Ром Полина
Фантастика:
фэнтези
7.18
рейтинг книги
Никто и звать никак

Мятежник

Прокофьев Роман Юрьевич
4. Стеллар
Фантастика:
боевая фантастика
7.39
рейтинг книги
Мятежник

Пропала, или Как влюбить в себя жену

Юнина Наталья
2. Исцели меня
Любовные романы:
современные любовные романы
6.70
рейтинг книги
Пропала, или Как влюбить в себя жену

Темный Патриарх Светлого Рода 6

Лисицин Евгений
6. Темный Патриарх Светлого Рода
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Патриарх Светлого Рода 6

Случайная мама

Ручей Наталья
4. Случайный
Любовные романы:
современные любовные романы
6.78
рейтинг книги
Случайная мама

На границе империй. Том 8

INDIGO
12. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 8

Сердце Дракона. Том 19. Часть 1

Клеванский Кирилл Сергеевич
19. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
боевая фантастика
7.52
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 19. Часть 1

Кодекс Охотника. Книга V

Винокуров Юрий
5. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
4.50
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга V

Дракон - не подарок

Суббота Светлана
2. Королевская академия Драко
Фантастика:
фэнтези
6.74
рейтинг книги
Дракон - не подарок

Беглец

Кораблев Родион
15. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Беглец

Хозяйка старой усадьбы

Скор Элен
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
8.07
рейтинг книги
Хозяйка старой усадьбы

Развод и девичья фамилия

Зика Натаэль
Любовные романы:
современные любовные романы
5.25
рейтинг книги
Развод и девичья фамилия

Я еще не князь. Книга XIV

Дрейк Сириус
14. Дорогой барон!
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я еще не князь. Книга XIV