Лифт
Шрифт:
Он видел в мельчайших подробностях лицо каждого. Этой картинке еще только предстояло стать самым страшным кошмаром Льва Карловича на всю жизнь. Сейчас он уже и не счел бы то количество раз, которое он просыпался ночью в холодном поту, переживая во сне эти минуты заново.
Хватаясь друг за друга, мальчишки пытались выбраться обратно на льдину, но всё тщетно. Пальцы скользили по талому льду. Им не за что было ухватиться. Они раз за разом, снова и снова скатывались обратно в воду. Будь они взрослее, смогли бы выбраться. Но одиннадцатилетние ребята перепугались, запаниковали и, фактически, утопили друг друга. У них был шанс, действуй они слаженно, как одна команда. Но ужас, обжигающе ледяная вода, течение и тяжелая, вмиг намокшая, одежда, утянули их под лед.
Ребята барахтались в полынье, чувствуя, как в тело вонзаются миллионы острых тонких иголок, заставляя двигаться еще быстрее от боли
Следующим кадром в голове Льва Карловича были их ладони, которые он одиннадцатилетним мальчишкой видел из - подо льда. Течение неотвратимо тащило ребят в сторону от полыньи и теперь над их головами был уже сплошной толстый лед. Там не было воздуха, и Левка смотрел, как они колотят ладонями и кулаками по льду изнутри, чтобы разбить его и сделать спасительный глоток кислорода. Всё это было настолько страшно, что Левка замер в шоке и не мог пошевелиться, чувствуя, как в его темных волосах появляется первая седая прядь. Его друзьям уже было ни за что не собраться с силами, чтобы доплыть обратно, вынырнуть, вдохнуть немного воздуха и дождаться помощи.
Дальше всё было будто в тумане. Какая - то женщина за плечи уволокла его в сторону. Она была строга к нему и настойчива. Он отталкивал её руки, тянувшись всем телом вслед за друзьями, но она не отпускала. Ухватив его голову двумя руками, она крепко прижала его к себе, чтобы мальчишка не видел момент смерти своих товарищей. Двое мужчин с криками побежали к обрыву. Левка беззвучно плакал, уткнувшись в кудрявый серый мутон её шубы и вдыхая сладкий аромат духов. Никогда в жизни больше он не находился рядом с женщинами, пользующимися сладкими запахами, потому что сразу в голове всплывал тот момент опустошающей безысходности. Момент, когда хотелось прыгнуть вслед за друзьями, чтобы только спасти их, но инстинкт самосохранения задушил это желание. Из ватаги друзей остался только один Левка.
Он не видел, что происходило, потому что его силой усадили на собственный портфель, набитый школьными тетрадями, спиной к реке, чтобы три закоченевших трупа лежащих в ряд на обрыве, еще пятнадцать минут назад бывшие его лучшими друзьями, не врезались ему в память. Рядом лежали еще три точно таких же портфеля, как и у него самого, набитые точно такими же тетрадями и учебниками. Левка сгреб их все в кучу и, уронив на них свою лохматую голову, смотрел в серое хмурое небо. В голове было гулко, как после затрещины от отца за проступок. Вмиг повзрослевший мальчишка пустыми и совсем не детскими глазами смотрел, как высоко в небе летит самолет и хотел почувствовать хоть что - то. Он слышал, как глухо бьется его сердце и как холодный воздух поступает в легкие. Операция по извлечению тел из - подо льда прошла мимо него, оставив в памяти только большое количество людей в спецодеждах и маленький самолет в сером небе. Сейчас Лев Карлович был благодарен женщине за это. Он не знал её имени и не помнил её лица. Перед глазами стоял ломающийся лед и ладони его друзей, которые уже никогда не смогут добраться до полыньи самостоятельно. А если бы не она, к этим картинкам, ставшим его ночными кошмарами, добавилась бы третья: мертвенно - синие лица трех его лучших друзей, лежащих в грязном снегу у обрыва, где недавно лежал он и пытался до них дотянуться своей детской ладошкой.
Семнадцатого апреля после обеда семья Тарасовых вышла на тропинку, протоптанную в сугробе вдоль реки. Это вошло у них в привычку с самого рождения сына, когда тот, будучи младенцем, не мог уснуть в квартире и родители большую часть времени проводили с коляской на улице. Сын уже давно вырос из младенческого возраста. Достиг совершеннолетия и поступил в политехнический институт. Но как только у Тарасовых выпадал день, когда они обедали все втроем дома, традиция снова вступала в силу, как и девятнадцать лет тому назад. Мама подкрашивала губы, прихорашивалась у зеркала, доставала теплые крутки из шифоньера и вручала мужу с сыном. Сама же надевала свою серую мутоновую шубку, которую знакомая по большому блату привезла ей из Прибалтики. Все трое выбирались
– Человек на обрыве лежит, - первой воскликнула мама, указывая пальцем куда - то в сторону.
– Это мальчишки играют, - ответил сын.
– Мы, когда учились в начальной школе, тоже с друзьями бегали на речку после уроков.
– Просто странно, что он лежит один, - пожала плечами мама.
– В прятки, наверное, играют...
Сын договорил фразу на автомате, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он остановил взгляд на реке, где в огромной полынье отчаянно барахтались дети. Решение в голову пришло мгновенно. Он скинул с себя фуфайку, выданную мамой, и побежал к обрыву, мысленно проклиная наст на снегу, значительно замедлявший движение. Сзади слышалось тяжелое дыхание. Он ни секунды не сомневался, что за ним след в след бежит отец, готовый нырнуть за мальчишками.
Они опоздали. Бежать было довольно далеко, и они на расстоянии ста метров увидели, что течение утащило мальчишек в сторону от полыньи, под лед. Что делать теперь - сын не знал.
– Мы тоже утонем, если прыгнем за ними, - услышал он голос отца из - за спины.
– А если мы не прыгнем, умрут они.
– Нужен топор, чтобы разбить лед.
– А если протянуть им ветку или палку, они смогут ухватиться?
– спросил сын.
– Если бы их не унесло течением, мы бы успели, - ответил отец.
Они не успели спасти ребят, но напрямую участвовали в операции по извлечению их тел из реки. Именно эта женщина, первой увидевшая вдалеке мальчишек, помогла спасти остатки Левкиной психики. А он так и не узнал её имени.
Лев Карлович вспоминал всё, до малейшей детали, чтобы в этот раз успеть спасти ребят.
На общей волне в голову ворвалось воспоминание о том, как невыносимо сложно одиннадцатилетнему ребенку пережить потерю сразу всех близких друзей, которые были у него. В те времена детских психологов еще не придумали. Возможно, они уже существовали в больших городах, или же за бугром, но в Котласе его единственной отдушиной могли стать только книги. Часто они приносили еще больше боли и страданий. В книжках у каждого героя был верный и преданный друг, а то и несколько. Погружаясь в фантастический мир среди страниц, Левке то и дело невольно в голову наведывались мысли и воспоминания о Степке, который отдал свою жизнь вместо него. Не счесть, сколько раз Левка думал о том, что он не должен был умирать вместо него. Сколько раз он ненавидел себя за то, что жив. Сколько вариантов развития событий иным путем он придумал. Сколько раз прятал глаза, встречая на улице Степкину маму. Читая "Витьку с Чапаевской улицы", он первую половину книги прорыдал горючими слезами, вспоминая друзей и их беззаботное детство. А вторую половину - сравнивая свои страшные ощущения наблюдая их смерти и Витькины, из книги. Эта книга была зачитана им до дыр. Витькина судьба была настолько близка Левке, что ему порой казалось, что у него снова есть друг. Он вел с ним монологи в своей голове, потихоньку сходя с ума.
"Голова профессора Доуэля" стала первой книжкой, которую он прочел, ни разу не переключившись на воспоминания о ребятах. Сборник Герберта Уэллса, в частности, "Машина времени", стала второй книгой, где Левка полностью с головой ушел сюжет и мог дышать спокойно, не чувствуя постоянный комок слез в горле.
Почувствовав призрачный оттенок забытья и отрешенности от случившегося в моменты раздумий над тяжелыми задачами, он "подсел на науку". Псевдонаучная фантастика подтолкнула его к обратному пути в реальность, а технические науки, которые он начал изучать в школе - к главному решению в его жизни. Уже в пятом классе разобравшись в основах тригонометрии, Левка решил стать ученым. Чуть повзрослев, он опустил планку до математика и поставил своей целью подчинить себе все цифры. Цель была достигнута уже в тридцать, когда он закончил аспирантуру и пошел преподавать высшую математику в институт, где его самого не так давно учили работать с цифрами. Шагнув до заведующего кафедрой, Лев Карлович был относительно счастлив. Но одинок. Таечка, девушка с которой он познакомился на практике, перетаскивая на полях тюки с картофелем, стала ему и женой и единственным другом. Цифры и жена стали для него своим собственным привычным миром, в котором он варился больше сорока лет, не желая что - либо изменить.