Лихачев
Шрифт:
2
Проходят годы… То замечательное, что сделали люди, остается другим поколениям. Пишутся рефераты, защищаются диссертации, но краски и чувства уходят. Это неповторимо.
Теперь уже трудно вызвать у наших внуков представление о тех необыкновенных чувствах любви и ненависти, которые охватили коллектив завода АМО в последние месяцы перед пуском завода.
Накануне пуска по заводу прошумело неожиданное сообщение. Эмигрант Сергей Рябушинский, осевший в Париже, опубликовал в белогвардейских «Последних новостях» следующее письмо:
«Милостивый государь, господин редактор!
В
Был приглашен лучший технический персонал и приступлено к началу работ по изготовлению автомобилей…
…Теперь, через 14 лет своего владычества, большевики собрались восстановить работу на заводе, построенном и оборудованном не ими. Это они называют своим новым достижением.
С совершенным уважением
Сергей Рябушинский».
Письмо Рябушинского было опубликовано в заводской многотиражке и вызвало бурю негодования.
— А как же… Знаю я этих кровососов, — говорил и парткоме Лихачев. — Мой батька в типографии их работал.
Рябушинские… Эти люди уже забылись. Но именно они в 1917 году грозились задушить революцию… «костлявой рукой голода». Это о них Ленин говорил как об организаторах контрреволюции и белогвардейщины. Павел Рябушинский, банкир, промышленник, миллионер, снабжал деньгами царских генералов Корнилова, Краснова, Каледина. Ленин писал в 1918 году с облегчением: «Ставка Рябушинского бита…» [12]
12
В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т, 35, с. 242.
На письмо Рябушинского коллектив отвечал уже после пуска завода. Выло подсчитано, что на территории завода АМО от Рябушинского оставалось только 234 тысячи кубических метров недостроенных зданий. А с 1929 по 1931 год здесь был возведен 1 миллион 288 тысяч кубических метров новых корпусов. Все постройки Рябушинского легко вместились бы в одной половине нового механосборочного цеха.
Вот что было написано в открытом письме рабочих АМО к рабочим СССР и рабочим всего мира:
«Рябушинский, бывший русский капиталист, выступил с нелепым клеветническим заявлением, будто бы новый автомобильный завод в Москве построен и оборудован в 1917 году им, Рябушинским, а только теперь пущен в строй большевиками. Выступление белогвардейца Рябушинского рассчитано на то, чтобы сбить с толку трудящиеся массы капиталистических стран… Рябушинский после Октябрьской революции сжег много документов. Однако все документы уничтожить ему не удалось. Они остались как живые свидетели воровских проделок Рябушинского и его компании».
Кончалось письмо такими словами: «Рябушинский — уголовный преступник, вор, растратчик. Он удрал за границу потому, что ему неминуемо угрожал уголовный суд за мошенничество и воровство. Об этом свидетельствуют архивные документы».
Над этим
Глава двадцать восьмая
1
Сроки, были выдержаны.
Московский автомобильный завод вступил в строй 1 октября 1931 года. Каждому амовцу на всю жизнь запомнилась минута, когда поставили раму автомобиля на конвейер и вдруг вся цепь пошла. Какой восторг охватил всех!
В глазах присутствующих это был, конечно, не просто конвейер — железная цепь в холодном металлическом мире Форда, где человек знает только свой болт и свою гайку, и где он целый день поднимает или опускает правую или левую руку, и где, как говорил Форд, «чтобы работать рядом, вовсе нет надобности любить друг друга». Нет… Это был поток, организующий и объединяющий одним своим существованием огромный рабочий коллектив.
Секретарь парткома Леонид Немцов, бледный от волнения, открыл торжественное заседание конференции, посвященной пуску завода, и предоставил слово Лихачеву. Директору долго аплодировали. Аплодировали не только старейшие рабочие, но и весь президиум с Серго Орджоникидзе во главе, а он, Лихачев, стоял на трибуне и тоже аплодировал коллективу.
Нет слов, все работали героически, честно, не покладая рук. В цехи влились уже тысячи новых рабочих, которые «никогда не видали заводской трубы», как это говорил Лихачев.
Нужно было мобилизовать, воодушевить, правильно расставить, повести за собой весь этот разнообразный коллектив или «двинуть» нашу армию в бой за овладение «повой техникой».
Говоря о лучших ударниках стройки, он не забыл никого из именитых строителей: Прокофьева, Левочкина и Осипова, Хайрулина и Толстого, Бондаренко и многих других, кто, принарядившись, сидел теперь в первых рядах, оживленно и радостно перешептывался друг с другом.
Правда, Лихачев, подводя итоги, не говорил в их адрес чего-либо особенно приятного.
— Когда строили завод, то было и плохое качество, — говорил он. — Целый ряд наших зданий служит, так сказать, памятниками этого плохого качества. Например, южная пристройка — рамы косые, подоконники кривые, цоколи не оштукатурены. Механосборочный, главный конвейер имеют такие же недостатки. Если бы мы как следует подрались, этого бы не случилось.
— Ну зачем так говорить? — возражали ему. — Неужели в любом случае нужно долбить друг друга до бессознательного состояния.
— Никто никого не долбит, — говорил Лихачев твердо. — Просто тут нужно не только знания, а и все большевистское чутье вложить надо. Ведь наш завод есть тот самый завод, о котором мечтали поколения. Ну как же нам за такой завод не подраться.
2
Серго Орджоникидзе тоже поднялся на трибуну. Он хорошо знал, сколько труда, сколько усилий, сколько энергии пришлось совсем недавно потратить на то, чтобы Сталинградский тракторный завод после такого же торжественного пуска поставить на ноги, овладеть ритмом, овладеть конвейером. И сегодня, когда АМО торжествовал победу, он не мог не сказать, что «с некоторым волнением, с некоторым сомнением ждет завтрашнего дня…».