Лика. Повелительница демонов
Шрифт:
— Почему до десяти? — рассеянно спросил барон.
— Ну как же иначе? Ведь после десяти часов вечера императорским приказом введено особое положение и запрещена торговля вином, особенно с красной плесенью.
— И? — удивлению барона не было предела.
— Радетели за на народ и поднятие налогов где-то берут и бесплатно раздают вино своим сторонникам.
— А что же консерваторы?
— Они считают, что приказ императора относится к пролам, а порядочные граждане просто обязаны купить вино после десяти часов вечера, проявляя тем самым свою гражданскую позицию.
— Чего? — спросил в конец обалдевший барон.
— А ничего! Без удостоверения порядочного гражданина тебе не продадут ни капли, но и с удостоверением вино после десяти продаётся в три дорога! — маркиз гордо предъявил удостоверение порядочного гражданина.
— А днём, что пить нельзя?
— Можно, но только с часу дня до трёх, пока в магазинах перерыв.
— Я так понимаю, что пролам как и ночью привозят вино даром, а порядочные граждане опять покупают в три дорога?
— Ну конечно, мой друг!
— Так возьмите вино в любое другое время по нормальной цене!
— Никак нельзя! Особое положение! Нужно быть бдительным, кругом враги!
— А что бдить?
— Ну, не знаю, впрочем, это не важно. Нужно держать марку! — нравоучительно добавид маркиз.
— Чего держать? Маркиз, у вас там все дома?
— Я же говорил, что император покинул столицу! Вы не внимательны, барон.
— Как понимаю, министр виноделия — порядочный гражданин?
— Несомненно! Спрос на вино увеличился в несколько раз. Министр из кожи вон лезет чтоб увеличить поставки. Он терпит такие убытки. На него горько смотреть, он весь в трудах и заботах.
— Теперь я понимаю почему Молин предложил мне… впрочем не важно.
— Мой финансист Молин? Он не политик, слушайте дальше! Сторонники пролов по несколько раз за ночь вваливаются в покои императрицы, предлагая ей выпить за её здоровье и посмотреть, как спит её сын!
— Они боятся, что она сбежит с сыном из этого бедлама!
— Я уже помог ей в этом! Операция должна была проходить в тайне, но стоила немалых расходов. Пришлось прибегнуть к финансовой помощи нескольких знаменитых блогеров и блогерш, взамен я разрешил им освещать событие в прямом эфире.
— Как же Вы не провалили дело? Была кровавая погоня?
— Гнаться было некому — все прилипли к экранам своих мониторов, ставки на нашу поимку и скорую расправу были не шуточные: три к ста тысячам!
— Один, я так понимаю, это Вы сам. А кто два других, которые поставили на Ваш успех?
— Министр игорного бизнеса — настоящий порядочный гражданин! Третий пожелал остаться неизвестным.
«Молин. Конечно же Молин, — догадался барон, — баксы к нему так и липнут сами! Вот откуда у него деньги на наш проект!»
— Я поднял неплохую сумму на этой ставке, но потерял репутацию! — грустно добавил маркиз.
— Как же так? Вы спасли императрицу и наследника!
— Проклятые блогеры! Они всю дорогу снимали только свои рожи, я попал пару раз в кадр и то мельком. Буквально через день вся столица говорила только о них, как о спасителях династии. Я был забыт! Упоминали ещё о благородстве министра игорного бизнеса, ведь он мужественно поставил все свои деньги на, казалось бы, заранее проигрышный вариант, только бы поддержать меня в опасном предприятии.
— А как же благодарность императора? Она много стоит!
— Император не желает меня видеть… Он поставил не на ту лошадь. Весь свой капитал!
— Чудовищно! И что Вы намерены теперь делать?
— Я прибыл сюда, чтобы набрать добровольцев и объявить войну!
— Круто сказано! Только не повторите Войну Двух Континентов.
— Я не настолько богат, барон, чтобы уничтожить последний континент. Мне и со столицей воевать придётся очень аккуратно: там осталась маркиза — моя жена. Не думаю, что она завела там себе любовника. Просто блоги пролов очень популярны среди столичных дворян: тысячи просмотров за день, вот она и поддалась модному веянию.
— Может быть, но на вас она ставку не делала…
— Что? Я не расслышал.
— Ничего важного, так, брюзжание старика, — задумчиво произнёс барон.
Глава 6
Сильный кашель не дал маркизу закончить, так как срочно произведенный в камердинеры помощник механика, чтобы следить за старыми кондиционерами заснул во время разговора. Видавшие лучшие времена машины перегрелись и выпустили пары едкого фреона. Несколько минут в окутанной парами фреона гостиной слышался только надрывный кашель.
— Проклятье, кузен! — воскликнул маркиз, обретя наконец дар речи. — Теперь я понимаю, почему вам хочется свободно вздохнуть. Ваш дурень заслуживает хорошей порки.
Маркиз отнесся к происшествию юмористически, и Лика нашла, что он довольно симпатичный, несмотря на этот снисходительный тон. Его болтовня приводила ее в восторг. Старый, сонный замок, казалось, вдруг проснулся и распахнул свои тяжелые ворота в иной мир, полный жизни.
Зато сын маркиза, напротив, становился все более мрачным. Он застыл на своем стуле в напряженной позе, его белокурые кудри рассыпались по широкому кружевному воротнику. Время от времени он в ужасе бросал взгляд то на Жослена, то на Гонтрана, а те, понимая, какое впечатление производит их неопрятный вид, нарочно подливали масла в огонь и то ковыряли пальцем в носу, то скребли голову. Их поведение огорчало Лику, вызывало у нее какое-то неприятное чувство, почти тошноту. В последнее время ее вообще томила какая-то тоска: у нее побаливал живот, и кормилица запретила ей есть сладкий сырой тростник, которую она так любила. Но в этот вечер, принесший столько переживаний и впечатлений, связанных с приездом необычных гостей, Лике казалось, что она заболевает. Поэтому она не вступала в разговор и тихонько сидела на своем стуле. Но стоило ей взглянуть на своего кузена Филиппа Плесси, как у нее сжималось горло, и она не могла понять, отчего это — от ненависти к нему или от восхищения. Никогда еще она не видела такого красивого мальчика.
Его лоб прикрывали мягкие как шелк золотистые волосы, по сравнению с которыми ее собственные кудри казались темными. Черты лица у него были безукоризненные. Костюм из тонкого серого сукна, отделанный кружевами, подчеркивал нежность его бледного, с легким румянцем лица. Да, Филиппа Плесси можно было бы принять за девочку, если бы не жесткий взгляд, в котором не было ничего женственного.
Из-за Филиппа ужин, да и весь вечер, превратился для Лики в сплошную пытку. Малейшая оплошность слуг, малейшая неловкость, и подросток тут же бросал на них презрительный взгляд или криво усмехался.