Лики Богов
Шрифт:
Топот копыт сотрясал землю, треск ломающихся под их тяжестью сухих веток заполнял спящую лесную обитель. Всадники мчались к пробивающемуся сквозь древесный заслон свету, не оглядываясь назад, не понимая что их преследует. Нежить, притаившись на конской спине, буравила беглецов взглядом. Лезвия сабель мелодично звякнули о ножны, золочёные соколы, провернувшись в белых ладонях, певуче рассекли влажный воздух. Умила, настигнув двух всадников, пронеслась мимо них, обдав шеи исполинским жаром загнутых клинков. Багряные ручьи хлынули из рассечённой плоти, тела несчастных глухо пали на землю. Кони вновь заржали, бросились прочь. Четыре всадника остановили своих скакунов и, обернувшись,
Мускулистое тело животного покрывала блестящая плёнка пота, широкие ноздри жадно втягивали пряный воздух и столь же стремительно его изгоняли. Стальные подковы вбивали нежные травинки в землю, вырывали тонкие корни из питательной плоти. Жеребец приближался к поросшей мхом горе. Наездница натянула поводья, приказывая ему замереть. Ловко соскочив с седла, Умила сжала лук, выхватила из тула стрелы. Металлические зубы один за другим поразили конские шеи, заставив всадников спешиться. Омуженка сменила оружие, призвав золочёных соколов. Османы, ухмыляясь, бросились в бой.
Умила провернулась, отразила саблей меч противника и, продолжая движение, увела клинок его соратника в сторону. Лезвия тонко лязгнули, славянка, ввернувшись в землю, словно волчок, поразила саблями ноги нападавших. Воины, кривясь от острой боли, сжали раны. Омуженка, не теряя времени, в прыжке опустила стальные крылья на их шеи. Третий противник атаковал омуженку, замахиваясь мечом. Умила, скрестив сабли, блокировала клинок; задрав его, оттолкнула османца ногой. Омуженка мгновенно сделала выпад, который, как она и предполагала, черноглазый отразил. Вторая сабля вынырнула откуда-то снизу, бросив скупой блеск, облизала живот раскрывшегося воина. Зажимая рану, османец попятился, давая соратнику возможность атаковать девушку.
Тюрок провернул в руках серпы, завращался, лязгая по изогнутым лезвиям. Сабли блокировали полумесяцы, развели руки османца в стороны. Подавшись к нему, омуженка ударила головой в нос. И без того тёмный мир утратил очертания, горячая кровь хлынула из сломанного носа. Умила, высвободив клинки, вонзила один из них между рёбер противника, пронзая сердце. Не слыша предсмертного хрипа, не смотря в замирающие глаза, она заметила, как раненый воин, стоя на одном колене, метится в неё из лука. Омуженка, не вынимая сабли из обмякающего тела, рванула поверженного на себя, закрываясь им словно щитом. Стрела вошла в мужскую спину, не достигнув воительницы. В ответ лучнику, блеснув в скупом свете крадущегося рассвета, пронеслась изогнутая сталь. Османец успел обнажить сакс и отбить саблю. Умила с утробным рычанием подлетела к нему, размахнулась, но сакс вновь блокировал клинок. Омуженка ударила ногой по рассечённой плоти, заставив врага онеметь от боли и, не мешкая, с большой амплитудой опустила саблю на его шею. Голова, глухо ударившись о землю, канула в густой поросли. Умила вытерла клинки об одежду убитого, запрыгнула в седло и ринулась на помощь брату.
***
Всадники гнали коней по мрачному лесу, перепрыгивая через поваленные деревья, вырывая земляные комья, распугивая сонных птиц. Тёмная шуршащая бездна медленно разжимала объятия, сквозь ряды стройных стволов проступал яркий свет. Конники вышли на широкую поляну, освещённую тремя высокими кострами. Струящиеся золотисто-красные ленты извивались в безумном танце, то сливаясь во едино, то бросаясь прочь друг от друга. Из-за столба яркого пламени один за другим вылетели «камни», с диким грохотом выбросили под копыта коней сотни жалящих искр. Жеребцы заржали, сбрасывая седоков, ринулись обратно в прохладный сырой лес. Османы, хрипя и нашёптывая проклятия, выстроились полукругом напротив костров, всматриваясь в завораживающий хаос огненных колонн.
Из-за столба слепящего света вышел могучий воин, его кольчуга переливалась золотом, отражая языки пламени. В руках провернулись мечи, давая понять непрошеным гостям, что пропускать их к крепости он не намерен. Командир отряда обнажил саблю, знаком приказал подчинённым окружить витязя. Османы, словно стая волков медленно приближались к тархтарину, заключая его в кольцо. Воин оставался неподвижен, его дымчатые глаза совершенно спокойно следили за мимикой предводителя. Тот бросил беглый взгляд на соратника, стоящего за спиной витязя. Волот едва уловимо ухмыльнулся, поняв намерения тюрков.
Командир сделал выпад, для отражения которого дружинник должен был отойти назад, но Бер в последний миг подался в сторону, блокировал саблю мечом и резко выбросил второй клинок в заступающего со спины османа. Острое лезвие рассекло шею соперника, обрывая земной путь. Витязь, ногой оттолкнув главу отряда, опустил на него меч, но тот ловко уклонился и отскочил назад.
Двое воинов с криками кинулись на Волота, мечи остановили османские клинки, пронзив воздух металлическим звоном. Почувствовав движение за спиной, Волот оттолкнул рычащих соперников, пригнулся, пропустив над собой певучее лезвие, и молниеносно во вращении распорол живот атакующего. Османец выронил меч, обняв себя, повалился на землю.
Тюрки вновь ринулись на Волота, срывая с поясов цепи. Тяжёлые грузы понеслись к цели, увлекая за собой позвякивающих змей. Широкий клинок встретил одну из них, вторая пролетела мимо отстранившегося витязя. Бер резко рванул на себя обмотанный цепью меч, второй – выбросил в тело потерявшего равновесие соперника. Остриё с хрустом прошло между рёбер, достав до сердца, и вернулось обратно. Стальные звенья соскользнули с блестящего клинка, кольцами свернулись у бездыханного тела. Страх вспыхнул в глазах захватчиков, но отступать они не собирались. Один из них, взяв над собой верх, бросился в бой. Волот увёл вражеский клинок в сторону, вторым атаковал противника снизу-вверх. Тюрок согнулся, отскочил, уйдя от вражеского меча, но тяжёлая сталь второго клинка с дикой силой ударила по его сабле, выбивая из рук. Тархтарский меч, отразив красные всполохи пламени, мгновенно настиг отступающего противника, обдав холодом шею.
Османцы медленно расходились, окружая славянина. Один за другим ринулись на соперника, рассчитывая на то, что он не успеет отразить их атаки. Стальные жала, бесшумно поднявшись в воздух, поочерёдно вонзились в мечников. Командир видел, как двое, хватаясь за стрелы, впившиеся в шеи, хрипя, бились в агонии, третий – лежал неподвижно, сражённый в глаз, мгновенно отдавший душу. Тюрок до боли сжал рукоять меча, злость захлестнула его, налитые кровью глаза пристально следили за вышедшим из леса жеребцом, на спине которого грациозно восседала златовласая лучница.
Командир поднял с земли окровавленный меч товарища и, провернув клинки в руках, с криком бросился на Волота, желая отправить ненавистного тархтарина в след за павшими османами. Бер отвёл первый клинок, резко повернулся ко второму спиной. Лезвие тут же вонзилось в щит, из-за кромки которого вынырнуло остриё меча, впиваясь в бок атакующего. Скривившись, командир попятился, но тут же, невзирая на жгучую боль, ринулся в бой. Тархтарин казался ему вихрем, свист клинков бил в уши, рваные ленты влажного воздуха касались лица. Звон стали – последнее что слышал тюрок; он даже не почувствовал, как острое лезвие рассекло его шею, лишь тепло собственной крови и ледяное дыхание Смерти.