Лиса в курятнике

Демина Карина

Она мотнула головой.

Другой раз.

Если он будет.

Волосы Руслана заплела в тугую косу, но не удержалась, уложила ее вокруг головы короной и пару локонов выпустила.

– Погодите минуточку, - велела она престрогим голосом, который никак не вязался с краснючими от стыда ушами.
– Я... вот сейчас...

Она вытащила откуда-то кружевной воротник.

– Я вечерочком пришить хотела, - извиняющимся тоном сказала.

– Красота...

– Это меня маменька научила. Она из шелковых ниток вяжет, - Руслана приложила воротник к платью и споро заколола булавками.
–

Пока на живую нитку посажу, но незаметно будет...

Платье стало...

Не таким скучным? Пожалуй. И воротник вовсе не белый, как показалось, а розовый, нежного жемчужного оттенка...

– Вот так хорошо будет. Только вы, барышня, аккуратней, - Руслана зубами откусила нитку.
– Наши говорили... я не сплетничаю, но... говорили, что многие на вас сердятся.

– За что?

– За то, что вы конкурс выиграли.

– Кто сердится?

Она пожала плечами и просто ответила:

– Все, почитай... Страшинская скандалила давече... мне Маришка сказывала, которая к ней приставлена, что грозилась подруженьке своей, будто устроит вам развеселую жизнь... и другие еще тоже...

– Спасибо.

Вот только развеселой жизни Лизавете для полного счастья и не хватало.

...а все ж таки с нарядом она не угадала.

Во всяком случае Лизавете сперва показалось, что лишь она одна явилась в платье удручающе скромном, если не сказать бедном.

– Вижу, хоть у кого-то разум имеется, - произнесла Одовецкая, с прищуром озирая толпу разноцветных красавиц. Сама она была в простом чесучевом костюме с прямою юбкой. И туфли выбрала тупоносые, тяжелые с виду, зато на высокой подошве.
– Мы с вами не были представлены, но... мое воспитание по общему мнению оставляет желать лучшего. Аглая.

– Лизавета, - сказала Лизавета, тоже озираясь.

А наряды... пожалуй, стоит взять на заметку, что носят нынешним летом.

Она, конечно, слышала, что в моде прямой силуэт, однако нынешние были какими-то чересчур уж прямыми. И блестящими. Платья из тафты и шелка, из плотного атласа, поверх которого накидывали легкие газовые шарфы, украшенные бисером и драгоценным тонким шнуром. Иные сияли камнями, что чешуей.

– Это очень вредно, - Одовецкая поправила крохотную шляпку с янтарным жуком.

– Что именно?

– Грудь перевязывать. Или вы думаете, что они все были рождены такими... гм... плоскими?
– она указала пальцем, кажется, аккурат на Страшинскую, которая обрядилась в платье янтарного колера.
– Помнится, утром еще ее формы были вполне естественны, а теперь...

– Очень вредно?
– Лизавету не то, чтобы сильно волновало, куда именно подевались формы Страшинской. Может статься они у нее вовсе каучуковые, но тема весьма благодатная.

Чем не скандал?

Франкская мода уродует арсийских красавиц... или еще чего... про страшную моду в народе любят, а еще про целительство, особенно такое, которое народное. Одно время Соломон Вихстахович подумывал даже отдельную газетенку выпускать, «Народный целитель», чтоб с советами и рецептами для страждущих, но после отказался. Оно-то выгодно, конечно, но после замаешься судиться с родичами тех, кто себя по оным советам пользовал, вместо того, чтобы к нормальному целителю пойти.

Одовецкая

же ответила:

– Прежде всего тем, что нарушается кровообращение, а это в свою очередь приводит к повреждениям тканей, которые не ощущаются, и не всякий целитель их обнаружит, однако в последствии на месте этих повреждений возникают опухоли...

– Это вы о чем?
– Таровицкая выбрала строгого кроя платье темно-кофейного колеру. Волосы она заплела в тугую косу, а шляпку и вовсе держала в руках.

– О моде, - ответила Одовецкая, отворачиваясь.
– Поразительная беспечность... а посмотри на туфли? Разве можно носить такое?

– Носить можно, - Таровицкая проводила взглядом высокую девицу на тонких, что карандашики, каблучках. Туфли были, безусловно, прелестны, но и сама Лизавета гадала, как на этакой красоте вовсе передвигаться получается. Вот она бы не устояла, а девица ничего, порхает и выглядит вполне счастливой.
– Дело не в туфлях.

– А в чем?

– В головах... папенька так и говорит, что почти все проблемы именно там.

Одовецкая вспыхнула было, но...

Появилась Анна Павловна, и девицы замолчали. А Лизавета испытала весьма нехорошее чувство удовлетворения, ибо одета статс-дама была нарочито просто. Синий костюм с вышитым шифтом императрицы, белая блуза, плоская шляпка с махоньким перышком...

И знакомый блокнот в руках.

– Вижу, вы готовы, - и вновь почудилось, будто Анна Павловна с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться.
– В таком случае, сейчас я зачитаю список, действовать вам придется совместно, а потому надеюсь, что друг к другу вы отнесетесь с уважением и любовью. В остальном же, экипажи ждут. И ваши кураторы тоже. Они и объяснят вам суть задания... верю, вы подойдете к исполнению его со всей ответственностью...

Лизавета закрутила головой, пытаясь высмотреть в толпе красавиц Авдотью, но... то ли той не было, то ли скрывалась она...

...да и собственное ее имя прозвучало вовсе не в той компании, на которую Лизавета рассчитывала.

– Идем, - Одовецкая взяла Лизавету под руку.
– Можно считать, мне повезло. Если придется работать в группе, то уж лучше с тем, кто не вызывает раздражения.

Пожалуй, это можно было счесть похвалой.

Арсинор был велик.

Разрезанный каналами, соединенный мостами, он казался Лизавете этаким каменным кружевом, наброшенным поверх драного наряда. В нем удивительным образом находилось место и паркам, и особнякам, и суетливым, живущим какой-то своею собственной жизнью, торговым кварталам.

Экипажи двигались цугом.

По Лифляндской улочке, громыхая колесами по каменьям старой мостовой, и уже на Севрюжий тракт, который власти несколько раз переименовывали, а он все одно оставался Севрюжьим. Ближе к зиме потянутся по нему подводы, бочками груженые, повезут осетров и севрюг ко двору. Пока тракт был люден, но не сказать, чтоб до заторов. Вот мимо прокатилась телега, груженая доверху сеном, а за нею, вприпрыжку, скакали босоногие городские мальчишки, и гимназистик к ним прибился, машет портфельчиком, свистит заливисто, лошадку подгоняя. Только та, мохнатенькая, к этаким фокусам привычна, знай, бредет, копытцами постукивая.