Лиса в курятнике
Шрифт:
Стрежницкий перевел взгляд на подругу.
И...
– И вам доброго вечера, - сказала Авдотья Пружанская, глядя хмуро, с недоверием.
– А батюшка-таки говорил, что вы когда-нибудь да убьетесь... вижу только, что плохо старались...
– В следующий раз буду стараться лучше, - мрачно ответил Стрежницкий, раздумывая над тем, сколь сильно способна дочь старого приятеля испортить игру.
Сильно.
Помнится, прошлый визит к приятелю прошел вовсе не так уж гладко, как хотелось бы. И в глазах общества эта история с поручиковой женой выглядела
А Стрежницкий, стало быть, виноват.
Роковой соблазнитель.
Он, между прочим, ей ничего не обещал, а что браслетку с гранатами подарил, так он всем своим амантам подарки делает...
...да и не в любви там дело, но кто ж поверит, если правду сказать.
И кто позволит ее сказать.
Авдотья смотрела хмуро.
С упреком.
А ведь... сколько ей было? Годочков пятнадцать? Самое оно, романтичная барышня, история о любви, а тут любовь... с подвохом.
– Уж постарайтесь, - она подошла и подушку поправила, правда, почему-то появилось ощущение, что с куда большею охотой Авдотья эту подушку на лицо положила бы да и прижала...
– Всенепременно...
И у постели присела, будто это она невеста. А рыженькая не перечит. Заняла другой угол, аккурат напротив начальства, пологом прикрытого, взглядом вперилась. И молчит... с укоризной этак молчит... от взглядов этих лежать стало на редкость неудобно.
Стрежницкий глаза закрыл.
Застонал тихонечко.
И получил тычок в бок.
– А батюшка говорит, - вредным тоном произнесла Авдотья, - что мужчина должен переносить страдания молча, не жалуясь...
– Я и не жалуюсь, - стало обидно.
– И правильно. Пить хотите?
– Пить - нет, а выпить не отказался бы, - Стрежницкий поерзал, пытаясь устроиться поудобней, правда, вновь скривился, на сей раз взаправду: руку свело судорогой, пальцы дернулись. А целитель утверждал, будто последствий не будет, но Стрежницкий нутром чуял - врет, собака этакая.
И завязать придется, что со двором, что с дуэлями.
Как ни странно, но Авдотья встала, вышла и вернулась с бутылкой красного вина.
– А у вас там беспорядок, - сказала она между прочим, наполняя вином не особо чистый кубок.
– Вы б хоть позвали кого прибраться...
Он бы позвал, только кого?
Лакей давешний до уборки не снизойдет.
Михасик, которому Стрежницкий доверял всецело, уехал, а прочие... как знать, чего накопают. Он-то за ними приглядеть не способны. Правда, начальство укоризненно головой покачало: мол, мог бы и сказать, неужто не отыскалось бы в конторе специалистов подходящих.
Вино Авдотья водой разбавила и поинтересовалась:
– Сидеть можете?
– Только если на подушках...
– А ему не вредно будет?
– подала голос рыжая, но поднялась и подушки в гору собрать помогла.
– Глядишь, и не отравится...
– Нет, - с немалым облегчением сказал Стрежницкий.
– Плохо. Эй, милейший, - Авдотья окликнула лакея.
– Будьте любезны, велите, чтобы на кухне вина согрели, с корицей, кардамоном и непременно красным перцем...
Стрежницкий скосил взгляд, но начальство хранил молчание, а лакей поспешил исчезнуть, бросивши немощного подопечного наедине с подозрительными девицами. Авдотья же протянула кубок подруге и спросила:
– Будешь?
– Спасибо, но...
– И я не буду... зря перевели. Ничего, сейчас нам правильное вино доставят...
– и глаза как-то нехорошо блеснули, отчего у Стрежницкого появилось преогромнейшее желание притвориться умирающим. Правда, что-то да подсказывало: не поможет.
...впрочем, горячее вино со специями оказалось не таким уж поганым. Правда, сразу на сон потянуло, но... он раненый, ему можно. И Стрежницкий позволил себе провалиться в сон, будто знал, что нынешний будет обыкновенным, глубоким и, главное, напрочь лишенным видений.
Наследник Арсийской империи изволил гневаться.
Он капризничал.
Отказывался примерять дорогой коверкотовый костюм с укороченными брюками и даже швырнул расческой в излишне занудного лакея. Впрочем, поймав расческу на лету, последний подал ее Его императорскому высочеству.
Цесаревич выпячивал губу.
Раздраженно постукивал босою пяткой по полу, напрочь игнорируя теплейшую медвежью шкуру, на которой обычно и приходили примерки.
– А... Митька... вот скажи, что я в этом костюме похож на идиота, - Лешек отставил ногу, и брючина поползла вверх, обнажая розоватую кожу.
– Еще носки придумали... длинные.
– Гольфы, - счел нужным уточнить портной, который стоял тихонечко, лишь лицо кривил в обиженной гримасе.
– Полосатые...
– Вот правильно, полосатые носки поверх штанин - самое оно...
– Бритты так и носят!
– портной не собирался расставаться с безумною на взгляд Димитрия идеей обрядить наследника престола по последнему слову бриттской моды. Он разложил на столике подтяжки, расшитые драгоценным бисером, и в тон им - подвязки, надо думать, для тех самых полосатых носков, примерять которые цесаревич отказался наотрез.
Тут же стояли тупорылые ботинки на высокой подошве.
А к ним шляпа «борсалино».
Димитрий окинул взглядом всю эту роскошь и вынужден был признать: таки Лешек прав. Пусть и модный преизрядно, но наряд этот навевал некоторые... недостаточно почтительные в отношении Великого князя мысли.
– Вот!
– Лешек верно рассудил, сдирая нелепый пиджачишко с торчащими фалдами.
– Я ж тебе сразу сказал...
– Погоди, - Димитрий все же поднял подтяжки, любуясь игрою света.
– Оставь... пригодится... завтра у вас очередной конкурс, так что...