Лиса в курятнике
Шрифт:
И вот тут Лизавета не поняла, а переспрашивать постеснялась. Да и то как-то неловко стало... и пожалуй, снявши лиловую шляпку, она потянулась к крохотной алой, украшенной лишь огромным белым пером.
– Еще фильдеперсовые чулки надобны, - задумчиво произнесла Авдотья, ткнув в перо пальцем.
– Не знаешь, где взять?
– Понятия не имею.
Лизавета искренне полагала, что чулки во дворце где-то есть, может, шелковые, может, фильдеперсовые, но определенно без чулок дворец не проживет.
– А у меня жених появился, - сказала она невпопад, перо поправляя.
– Да?
– Авдотья оживилась.
– Хороший?
– А кто ж его знает... бестолковый точно.
– Почему?
– В дуэль влез... теперь может еще не выживет.
– Из-за тебя?
Лизавета покрутила шляпку, но треклятое перо, выглядевшее превосхитительно, все одно мешало.
– Из-за дурости... а я к дурости точно отношения не имею.
– И как?
– Помирает.
– А ты?
– А я нет... может, еще и не помрет, - Лизавета вздохнула, сама не понимая, сожалеет она о том, или наоборот надеется на исход благополучный. Нет, зла она Стрежницкому не желала, но и замуж за него не хотелось.
С другой стороны, ясно же, что он не всерьез. Кто всерьез замуж позовет девицу, которую видит впервые в жизни?
Авдотья решительно сдернула шляпку, причем за то самое перо.
– Идем, - сказала она.
– Куда?
– Жениха твоего проведывать... я им, за между прочим, говорила, чтоб без этих, без перьев... курицу нашли, право слово.
– Может...
– Идем, идем... женихами разбрасываться не след.
– Так я и замуж не больно хочу, - призналась Лизавета, вставая.
– Совсем?
Авдотья глянула этак, с хитрецой. И Лизавета вынуждена была признаться:
– Просто... понимаешь... как бы так сказать... приданого у меня нет. Богатой родни тоже... зато сестры имеются, которых содержать надобно и тетка престарелая. И сама я не больно-то молода. Я ж понимаю прекрасно, что... да, если кто из купцов, может, на титул и позарится, но... они люди склада специфического. Взять возьмут, но забыть, что бесприданница, не позволят... да и уклад их. Я к свободе привыкла, а сидеть за мужем, только его и слушая... и ладно, если нормальный попадется, так ведь... где их искать, нормальных?
Вот и сказала... даже тетке не говорила, отмахиваясь от предложений ее познакомить с очередным молодым человеком с немалою перспективой.
– Пошли, - Авдотья шляпку поставила на столик, а вот платья, того самого, с морским воротником и пуговками снимать не стала.
– Поглядим, а после решим, чего с этим женихом делать...
Глава 29
Глава 28
Стрежницкий маялся болью и начальством, которое, не соизволивши сменить обличье - в этаком невзрачном Стрежницкий его и не узнал сперва - было занудно и по-своему душевно. Правда, душевность сия мешалась с зельями и лекарскими заклятьями, а потому порой Стрежницкий отключался, чтобы после вернуться и осознать, что и начальство тут, и беседа, призванная повысить уровень сознательности подчиненного, не окончена.
Стрежницкий даже застонал жалостливо, за что получил:
– Сам виноват.
Сам. Кто ж тут спорит... всецело сам. Недооценил, поверил в собственное бессмертие. Нет уж, вот выкарастается, точно жену найдет. Исключительно продолжения рода ради. А то ж, если вдруг преставится Стрежницкий ненароком - а при его работе сие куда как возможно - маменька в превеликое расстройство придет.
Маменьку было жаль.
Себя тоже.
И еще начальство, притомившееся распекать, а потому устроившееся в уголочке. Оно замолчало, сложила рученьки на портфеле и очи прикрыло, притворяясь дремлющим. Стрежницкий сделал было попытку приподняться - тонул он в пуховых перинах средь пуховых же подушек, разом начинал чувствовать себя старым и немощным, чего по складу характера терпеть не мог - но тут же осел.
Сил не хватало.
Ранение - это ладно. Ранения с ним всякие случались, но треклятая отрава не желала покидать тело. Она отзывалась непонятной слабостью в руках, а ноги и вовсе немели, и порой начинало мерещиться всякое, к примеру, что ног этих вовсе нету...
– Лежи, герой, - велело начальство и пальчиком погрозило строго.
– А не то вовсе к кровати привяжу. Или в госпиталь отправлю. Хочешь в госпиталь?
– Не хочу.
– Тогда лежи... не хватало мне... вовсе скажи спасибо Богу, что живой. И что у Лешека силы остались...
– Спасибо.
– Пожалуйста, - начальство приподнялось, но тут же село на стульчик и полог отвращающий на себя набросила. А в дверях показался лакей, приставленный к Стрежницкому заместо Михасика.
Лакей Михасиком не был, а потому раздражал безмерно.
– К вам с визитом, - сказал он, глядя куда-то в сторону. И на лошадиной роже его, явно просившей кулака, появилось выражение легкого недоумения.
– Невеста с подругой.
У Стрежницкого даже глаз дернулся.
Здоровый.
Какая невеста? Когда он успел только... правда, тут же вспомнил и выдохнул... невеста? Пускай себе... и подруга - это хорошо, подруги многое знают.
– Давай...
– он опустился на подушки, надеясь, что вид имеет в достаточной мере страдальческий, но при том опрятный. Страдальцев женщины по непонятной Стрежницкому причине жаловали.
И даже проникались к ним любовью.
– Добрый день, - сказала невеста, оглядывая комнату с явным интересом.
А сама-то...
Одета простенько, даже как-то чересчур.
Платьице серое мышастенькое, давно вышедшего из моды кроя. Но сидело на рыженькой неплохо.
Надо будет заглянуть к Ламановой, поклониться и напомнить о долге старом, пусть глянет на девочку. Все ж, как ни крути, Стрежницкий ей жизнью обязан. Это, конечно, еще не повод жениться, - мысль о том, недавно казавшаяся вполне логичной, вызвала непонятное отторжение - но вот приодеть ее он приоденет.
Из благодарности.
А еще, глядишь, ближе станет: девицы весьма новые наряды ценят, и к тем, кто их дарит, относятся куда как благосклонно.