Лиса в курятнике
Шрифт:
Димитрий вынужден был согласиться. Пожалуй, союз этот и вправду был выгоден обеим сторонам.
– Более того, даже участие Гдынечки в этом нелепом конкурсе никоим образом не повлияло на Вышняковских... скажем так, если бы девочке удалось добраться до финала, это прибавило бы ей весу. Поэтому, сами понимаете, мне Гдыня нужна была живой.
– Вы...
– Вы бы не пришли сюда из-за несчастного случая... мой сын вам поверит, но не потому, что глуп. Скорее уж ему выгодней поверить и избавить себя от неудобных вопросов. Я же... лишь надеюсь, что смерть моей девочки не останется
– Не останется, - пообещал Димитрий.
– А вы...
– Я... что ж, мой сын еще в силе, как и его жена... думаю, мне будет несложно уговорить их еще на одного ребенка... девочку...
– Вы уверены...
– В старых родах свои тайны. Придется, конечно, потерпеть эту глупышку... впрочем, я пристрастна, она не глупа. Недостаточно образованна, напрочь лишена такта...
– Кульжицкая замолчала, определенно раздумывая над чем-то важным.
– Но... полагаю, и она сумеет оценить перспективу... Святозар прав... и был прав изначально... это все моя гордыня. Что ж, не ошибается тот, кто ничего не делает, а у меня есть еще шанс... и есть время.
Она поднялась, давая понять, что аудиенция окончена.
– А ваш брат...
– Полагаю, ждет нас. Будьте к нему снисходительны.
Глава 26
Глава 26
...некогда Святозар Бужев был, несомненно, видным мужчиной. Не то, чтобы Димитрий помнил его, все ж он появился на свет уже после войны, а о мире, существовавшем до нее, знал исключительно с чужих слов. Однако ему легко было представить этого седого старика менее седым и облаченным в куда более подходящие статусу его одежды, нежели простая суконная сутана.
Правильные черты лица.
Скульптурный нос. Высокий лоб.
И искореженная щека. Кожа на ней растянута, ноздревата, рассечена мелкими шрамиками. И уголок рта оттого кажется поднятым, будто святой отец улыбается и не просто так, но с издевочкой. Левый глаз смотрит спокойно, а правый затянуло бельмом.
– Предваряя ваш вопрос, - он коснулся двупалой рукой этого глаза, из которого сочился гной.
– Целители сумели сохранить глазное яблоко, но не вернуть зрение.
– Где вас так?
– Падынская пустошь.
О той битве Димитрий тоже слышал. Всякого.
Одни кричали о беззаветной храбрости полков, преданных Его императорскому Величеству, которое только-только объявился этаким знаменем, объединившим разрозненные группы дворян. Другие шептались, что храбрость эта была наведенною, ибо не пойдет нормальный человек по искореженной магами земле. Третьи говорили про эту самую землю, которая то раскрывалась огненными рвами, проглатывая конные сотни, то вскипала, вздымалась гребнями. Про ледяной град, когда иглы пронизывали насквозь людей, несмотря на тулупы и амулеты. Про кровь и месиво. Про наступление, которое захлебывалось раз за разом: бунтовщикам отступать было некуда. И осознавая свою судьбу, они сражались с какой-то дикою первобытной яростью.
На Падынской пустоши и ныне трава не растет.
И поговаривают, что время от времени земля сама собой приходит в движение, выплевывая чьи-то кости, а порой и целые, сохранившиеся тела. Рассказывали о туманах, в которых доносятся голоса, о плакальщицах и выжрыгах, раскапывавших могилы, чтобы отыскать подходящее тело. О том, что время от времени в ближних селах появляется некто, называющий себя беглецом. Таких сразу жгли.
– Я командовал конницей... остатками конницы...
– Почему?
– Почему командовал? Больше некому. Я остался единственным, кто более-менее представлял, что нужно делать.
– Почему вы вообще присоединились к бунтовщикам?
Святозар двигался неловко, прижимая иссохшую правую руку к боку. И ступал этак, бочком, останавливаясь после каждого шага. Впрочем, помогать ему Димитрий не собирался.
Долг требовал доложить.
Измена государю сроку давности не имеет, но...
...Бужев ведь знает. И про долг, и про суд, и про петлю. Ему бы поплакаться, рассказать о том, как тяжко пришлось, что заставили его, вынудили. Это ведь просто. Поди-ка, отыщи свидетелей обратного. А с раскаянием, глядишь, и минет петля. Ссылка же...
– Сложно сказать, - Святозар присел, но как-то неловко, бочком, задрал сутану и выставил кривую ногу, обмотанную тряпьем.
– Не могу в обуви. Лучше б ее отрезали, право слово... тогда нам казалось, что это наш шанс... отец... понимаете, сейчас, оглядываясь назад, я прекрасно осознаю, насколько мы были... тщеславны и не особо умны. А планы... смех... он говорил, что ни один бунт не продлится долго. Что народу нужен государь, правитель, кто-то конкретный, чей лик можно узреть в присутственном месте, кому можно написать челобитную, искренне веря, будто государь самолично ее прочтет и совершит справедливость.
– Он собирался занять трон?
– Он полагал, что у него будут неплохие шансы. Кто стоял во главе? Вчерашние крестьяне, не способные сложить два и два? Идеалисты-интеллигенты, слабо представлявшие, что есть власть? Они хороши были, выступая перед толпами, но в остальном... анархисты или народники... меньшевики... кто там еще? Созданное ими правительство только и способно было, что делить хлебные склады. Прости меня, Господи, - он осенил себя крестным знамением.
– Но даже оборону Арсинора организовывали мы, те, кто прежде стоял при власти. Думаете, отец был один? Просто у него хватило дурости открыто заявить о поддержке мятежа, войти в это треклятое правительство в надежде, что рано или поздно, но он просто подомнет его. А там уже...
Как ни странно, но у них могло бы получиться.
Род древний.
И как знать, возможно, в отсутствие иной альтернативы и проклятая шапка Мономаха отозвалась бы. А нет... что ж, найдутся и иные способы удержать власть.
– Сперва все шло, как должно.
...как должно?
Голод на Приморье. И захват оружейных заводов Тали. Ербург, куда отвезли семью отрекшегося государя. И вой во всех газетах о суде и трибунале...
Свобода, местами выплеснувшаяся в анархию.
– Я тогда мало понимал, что происходит. Мы были в городе, а там удалось сохранить порядок. Во многом благодаря полкам Красницкого...