Лиса в курятнике

Демина Карина

Вот только близость эта была отнюдь не бескорыстна.

– Не судите ее строго... для нее все это по-прежнему важно...

...настолько важно, что Кульжицкая не отступится от своего желания заиметь новую внучку. Впрочем, это уже дело исключительно внутреннее, пускай сами разбираются.

– Что до Гдыни, то я заметил, что в ней появился гнев, - Святозар потер лицо.
– Поймите, я могу ошибаться, но... она злилась именно на меня. Несколько раз обмолвилась, что я ныне жалок, а однажды в лицо выкрикнула, что мне лучше было бы

умереть, нежели влачить подобное существование. Что видом своим я позорю древний род.

– Она знала?

– В том и дело, что нет. Для нее я был всего-навсего священником, которого ее бабушка пригрела в доме. Про меня ходят тут самые разные слухи, но все они далеки от правды...

...то есть, был кто-то еще, кто раскрыл девице глаза и вложил в прехорошенькую голову правильные мысли.

– Я полагаю, это тот же человек, который написал сестре письмо...

– Какое письмо?

– То, в котором рассказывалось, где меня найти, - Святозар поморщился, впрочем, гримаса вышла на редкость уродливой, ибо часть лица осталась неподвижна, а часть будто судорогой свело.
– Я много думал, кто это мог быть, но...

– Не придумали?

– Нет... и в связи с этим я осмелюсь повторить вопрос. Как она умерла?

– Ее задушили.

Святозар прикрыл глаза. Он стоял, раздумывая над чем-то, а Димитрий не спешил прерывать молчание, тоже раздумывая в свою очередь над тем, как быть с этим...

Доложить придется, но...

Процесс над священником?

Чудовищные обвинения, на которые, мыслилось, у него найдется чем ответить? Как он сказал? Обе стороны... и если подумать, если приглядеться пристальней... не стоит, и вправду, как знать, что увидишь.

– Позволено ли мне будет взглянуть на тело?

– На тела.

– Сколько?
– он не выглядел удивленным, этот человек, который легко - и как виделось, с немалой радостью, - готов был принять новую свою судьбу.

– Две.

– Задушены?

– Да.

– Невинны?

– Да.

– Тогда, если возможно, я бы хотел взглянуть на обеих. И предваряя ваш вопрос. Я не уверен... я пока не уверен...

Глава 27

Глава 27

...госпожа Кульжицкая велела заложить экипаж. Она больше не показалась, отправив вместо себя озлобленную тень, по недомыслию притворявшуюся человеком. Агнешка морщилась, кривилась и, казалось, с трудом сдерживала кипящие страсти. А Димитрию припомнилось, что существа, подобные ей - все ж человеком в полной мере она уже не являлась - частенько сходили с ума.

– Будьте вы прокляты, - она все же плюнула в спину и отскочила, повернулась, и ворох юбок поднялся, обнажив толстые распухшие ноги.

– Простите ее, - Святозар залезал в экипаж боком, морщась, но не жалуясь.
– Ее гневу не найти выхода...

...а может, она?

Она верна Кульжицкой,

но это еще не значит, что не способна навредить, пусть не хозяйке, с которой срослась душой, но самому роду. С другой стороны, отсутствие Агнешки наверняка заметили бы, да и во дворце особа столь яркая не осталась бы незамеченной.

Ехали молча.

Святозар перебирал четки, на сей раз простые, вырезанные из дерева и отполированные до блеска. Губы его шевелились, из прикрытого глаза сочился гной, а запах травки почти выветрился. Он выглядел одновременно и жалко, и в то же время...

...нельзя его казнить.

Мысль оформилась и прицепилась.

Нельзя и все тут. Пусть закон, правда и прочее, но...

...улицы.

Город. Булочники и газетчики. Старуха с бочонком прошлогодних моченых яблок лузгает семечки. И у ног ее рядятся голуби, курлычут. Старый пес дремлет под телегой, и урча, отплевывая клубы дыма, ползет по улочке новомодный экипаж. А за ним бегом, вереща от переполняющего их счастья, несутся дворовые мальчишки.

И никто уже не помнит про революцию.

Бунт.

Голод. Им, этим людям, начиная от старухи, заканчивая парочкой барышень в ярких платьицах, кажется, что так вот было всегда... и пусть кажется дальше.

Уже во дворце, в той его части, куда благородные люди старались не заглядывать, ибо делать там было совершенно нечего, Димитрий спросил:

– Кто-то еще из вашего рода мог выжить?

– Не знаю, - честно ответил Святозар.
– Еще недавно я бы сказал, что сие невозможно, но... мне нужно взглянуть на тела.

В мертвецкую он вошел, и служитель, попивавший кофий, подскочил, согнулся в поклоне, а перед Димитрием он держался с обычною прохладцей. Надо же, что ряса с людьми делает.

– Вы позволите? Силы у меня остались, но я чувствую здесь другую магию... нечеловеческого свойства.

– Свяга.

– Отпускала души?

– Именно...

...интересно, а с теми, что заблудились на проклятых пустошах, девушка справится? Или... она одна, а их много, потерянных, обездоленных и наверняка злых на весь мир живой.

– Помешает?
– поинтересовался Димитрий, пытаясь отделаться от этакого неприятного ощущеньица, что здесь и сейчас он лишний.

Святозар покачал головой и, откинув простыночку, склонился над телом. Он положил здоровую руку на грудь, а больную на голову. Прикрыл глаза.

Вдохнул.

И выдохнул в самые мертвые губы, наполняя их теплом и светом. И губы дрогнули, шелохнулись, а покойница раскрыла глаза.

– Ш...ша...
– сказала она, забившись вдруг в руках Святозара.
– Ш...шу... шур-шу...

– Спи спокойно, дитя, - он убрал руки, и все вернулось на круги своя, а Святозар потер переносицу и сказал: - Вторая где?

И эта отозвалась, задергалась, будто пытаясь подняться, вот только из горла ее донеслось сиплое рычание. Впрочем, стоило Святозару убрать руки, как и она затихла.