Литературный институт
Шрифт:
То был не разврат, а удовлетворение чувственности, требующей выхода.
Особенно понятной с биологической точки зрения.
Ведь из всех живых существ моногамны только некоторые птицы.
Человек же, хоть и научившись летать, птицей не сделался, а говорящим млекопитающим.
* * *
И опять завершу апологетическую главку высказыванием Юрия Нагибина:
…я блудил каким-то первородным грехом…
6
Теперь
Подчеркну, что – порезвившись вдоволь! – теперь я говорю по существу.
Цитируя Готтфрида Ленца из «Drei Kameraden», здесь
я серьезен, как на кладбище.
* * *
Относительно этих самых – выдуманных кем-то и когда-то – муз все кажется понятным.
Ведь при любых условиях творческий конкурс не могли пройти люди совсем уж бездарные.
Но сам учебный процесс имел результат далеко не обусловленный.
* * *
Возможно я неправ.
Не исключаю, что на дневном отделении учили по-другому.
Допускаю и то, что в дни моего студенчества все уже пришло в упадок в силу распаду СССР и начавшейся гибели самой литературы как явления общественного сознания.
Но нас не учили ничему и никак.
Лекции читались вроде бы нормально, практические занятия велись по всем правилам – но все уходило в воздух. Ни один преподаватель не требовал ничего конкретного, знания контролировались на нулевом уровне.
Отчисляли только тех, кто накопил «хвостов» за несколько сессий и перестал подавать признаки жизни – за исключение редчайших случаев, когда студент представлял собой полный человеческий отброс, каким показан тот самый Слава в «Девушке».
Правда, лично я учился с большим удовольствием.
Первое высшее образование далось мне с трудом (хоть и вылилось в «красный» диплом, аспирантуру, диссертацию кандидата физико-математических наук…)
На мат-мех факультет ЛГУ я поступил по принуждению своей мамы Гэты Васильевны Улиной, кандидата наук и выпускницы того же факультета. Математику (не походившую реально на ту науку, за успехи в которой школьные учителя были готовы поставить мне золотой памятник при жизни) я никогда не любил. Учиться мне было и трудно и скучно. Я тратил все силы, остающиеся после сочинения стихов, занятий живописью и графикой, игры на кларнете и бальных танцев. До сих пор – через тридцать лет! – матмеховские сессии мучат в кошмарных снах. Учеба так меня выматывала, что (несмотря на перманентную влюбленность то в один то в другой ненужный объект) даже мужчиной я стал только в 24 года. В возрасте непозволительно неюном, потеряв минимум 6 лет полноценной жизни…
Поэтому первую студенческую часть своей биографии я вспоминаю только с проклятиями. Во всех ее сферах, хотя здесь вспомнил лишь об учебной.
В Литинститут же я поступил по своей воле и учился для себя.
(Об отдаче говорят мои старые письменные работы, входящие в эту книгу.)
Но тем не менее я чувствовал, что и качество процесса и его результат были безразличны всем, кто меня учил.
За все пять лет
Книгу я прочитал за день, проведенный в жутком сидячем поезде «Санкт-Петербург – Москва» – на пути от уже почти бывшей первой жены, к которой ездил из Москвы во время сессии.
Но на госэкзамене отказались слушать мои мысли об окопах, а молча поставили «тройку» за не слишком уверенное знание од Державина – утративших свое значение произведений весьма среднего по всем параметрам стихотворца.
* * *
Но теперь, спустя годы, я начинаю думать, что мое заочное образование оказалось более серьезным, нежели то, что получали студенты дневного отделения.
Ведь им в течении 10 полноценных семестров давали разжеванное знание с чужих слов.
А я учился по книгам (информация от установочных сессий была ничтожной!) и писал многочисленные контрольные работы, доходя до каждой ступени познания самостоятельно.
* * *
Правда, стоит подчеркнуть и описанное во «Вкусе помады» явление не слишком положительное.
* * *
Учась четыре года на одни «пятерки», на последнем курсе я ощутил такую усталость от суеты (ставшей очевидно бесперспективной), что спустил рукава.
Хотя причиной моего наплевания на конечный результат можно считать и упомянутый в «Девушке» результат защиты диплома, которой началась последняя весенняя сессия.
В качестве дипломной книги я представил женский (то есть имеющий героинями женщин и затрагивающий проблемы слабого пола) сборник из повести «Зайчик» и нескольких рассказов. Мой творческий руководитель эту работу принимать не хотел, пытался вытолкнуть меня на защиту с тем же «9-м цехом» – хотя отсутствие динамики говорило бы прежде всего не в пользу его как руководителя.
Я настоял на своем «Мельничном омуте», но руководитель на защите набрасывался на меня хуже рецензентов – что мне (имевшему к тому времени опыт и всегда защищавшему своих дипломников до последнего патрона!) показалось совсем из ряда вон выходящим.
В результате я получил «четверку» (хотя рассчитывал как минимум на немедленный прием в СП), второй «красный» диплом отпал.
Мы с Колей Бавриным пошли в ближайшую закусочную и выпили вдвоем 4 (!) бутылки сухого вина по 0,7 л.
Путь наш до метро прерывался около каждой подворотни (общественных заведений на том пути не нашлось), а потом я буквально «забил» на остальные этапы государственных испытаний.
7
Сам того не желая, я затронул больную тему: литинститутский семинар.
* * *
О нем чуть веселее написано в «Девушке», здесь скажу коротко, что творческий семинар был элементом учебного процесса, отличающим Литературный институт от обычного филологического факультета.