Литературный институт
Шрифт:
В литинститутские времена написал я и страшную повесть «Вина».
Но ее ждал полный провал.
Я ожидал, что Олег Павлович (бывший фронтовик, автор нескольких военных романов и сценария к фильму «Государственная граница») поможет мне прописать эпизоды из жизни разведроты.
Но мой руководитель разгромил мою патетическую повесть так, что я не прикасался к ней несколько лет.
Хотя сейчас эта вещь не мне одному кажется удачной.
* * *
Если судить со
Получив диплом в 1994, я не только не написал ни строчки, но даже не заглянул в свои прежние произведения до 2002.
Молчал – как легендарный Юрий Олеша – почти 10 лет!
Этот факт видится оценкой результату моего второго высшего образования и эффективности нашего творческого семинара.
Но сейчас мне кажется, что не все так просто.
* * *
Некоторые мои сокурсники – прозаики из второго семинара (которым руководил Владимир Орлов, автор известного в романа «Альтист Данилов») – начали печататься еще в Литинститутские времена.
Пишут и публикуются они по сю пору, но…
В их творчестве я не вижу динамики; начав писать студентами, они так студентами и остались.
Хотя и оказались востребованными в наш обескультурившийся век.
А я несколько лет развивался на собственной основе – как социализм в последние годы застойной эпохи.
Результат пришел и он кажется бесспорным.
* * *
И теперь я вижу, что Литинститут все-таки принес мне пользу.
* * *
Человека нельзя научить, как надо писать – но вполне можно объяснить, как писать не надо.
10
Но пора вернуться к городам, упомянутым в заголовке.
Ведь они представляют главные места моей жизни.
* * *
Про Санкт-Петербург (то есть про Ленинград моих лучших лет) здесь подробно писать не буду.
Отмечу только, что этот город своеобразен по самой своей природе.
Он родился искусственно, выстроенный Петром по линейке.
Причем точкой отсчета служила тюрьма – Петропавловская крепость – что характерно для России
Лишь в XIX веке Петербург слегка очеловечился, разрастаясь естественным образом по окраинам.
Правда, «Санкт-Петербург» сегодняшний смотрится нормально в ряду других европейских городов.
Но центр его – сердце города, откуда начинается знакомство с северной столицей – остался прежним, не считая современных вывесок.
* * *
Первым
Холодным он и являлся, в чем я убедился, прожив на Невских берегах 8 лет, с 1976 по 1985.
Ленинград был не только холодным, но и сырым (250 дней в году я ходил с мокрыми ногами…) и тусклым (300 дней там висели тучи).
Безбашенный Петр построил его в самом гиблом месте Европы – где не селились даже убогие чухонцы.
Замостил болото костями подданных, а сам не ощущал неудобств, вечно пьяный и окутанный табачным дымом.
Впрочем, о том говорилось многими авторами.
Я хочу сказать иное.
* * *
Ленинград на первых порах казался для меня холодным как живое существо, принявшее облик города.
* * *
Постепенно он раскрылся и я его полюбил, но…
Но эта любовь мало подпитана человеческой чувственностью.
Той самой, которая проистекает из личных опытов молодости.
А эти опыты с Ленинградом были связаны очень сильно.
Ведь именно в этом городе я познал 4 своих женщин – включая первую – испытал 4 любови и 16 увлечений разной степени глубины.
(Отмечу, что эти три градации не пересекаются; я вспоминаю разных женщин в зависимости от степени достижений: первой своей женой я сначала был увлечен, затем в нее влюбился и только после этого ее познал.)
Но в воспоминаниях о Ленинграде-Петербурге я вижу не этих женщин.
* * *
Отвлекусь на еще один факт.
В Уфе я познал 30 женщин (из которых 1 была активной лесбиянкой) перенес на себе 5 любовей (включая 3 неземных!), а число увлеченностей не поддается оценке – помню лишь то, что в 15 из них контакт не ограничивался поцелуями, а в 4 не мешала одежда.
Но Уфа не оставила приятных воспоминаний.
* * *
Возвращаясь к Ленинграду, отмечу, что он ассоциируется у меня лишь с ощущениями от самого города.
Я не думаю о тех самых женщинах, не вспоминаю ни их лиц, ни круглых коленок, ни впервые увиденных нежных частей…
Но зато перед глазами стоит полная балетной музыки желто-белая декорация улицы Зодчего Росси.
И уцелевшее – хоть и отмеченное трещиной от снарядного осколка – дореволюционно голубоватое кварцевое стекло на переходе из Зимнего дворца в собственно Эрмитаж, один из корпусов лучшего в мире музея.