Литературный текст (Проблемы и методы исследования)
Шрифт:
Оговорим два условия. Различия между стихотворным и прозаическим текстом (в первом, как известно, вследствие его большей "плотности" чрезвычайно интенсифицируются внутренние связи и взаимодействия) не только не мешают логике нашего сопоставления, но и работают на нее: стихотворный текст - именно потому, что он предельно сконденсирован, - более "откровенен" в сопряжении семантических полей, он характеризуется меньшей "жесткостью", если иметь в виду его коммуникативную структуру, чем текст прозаический.
Текст Рембо - текст с "ослабленной" коммуникативной структурой. лишенный "жесткости", а потому открывающий возможность множественных интерпретаций. Смысл в значительной степени "свободен"
Таким образом, если мы не в состоянии (в силу жанра настоящей работы) установить исчерпывающую номенклатуру текстов, то, по крайней мере, можем определить тенденцию увеличения/уменьшения степени структурированности, "жесткости" их коммуникативной структуры. Мы можем предположить, что чем более "жесткой" является данная структура, чем в меньшей степени интенсивным будет процесс пересечения семантических полей, тем меньшей свободой по (16) отношению к структурирующему потенциалу текста будут пользоваться внетекстовые структуры, и наоборот: чем более "прозрачен" текст, т.е. чем менее жесткой будет связь между семантическими полями, тем большую роль играют в структурировании текста внетекстовые структуры, тем более "свободен" нарратив, тем большими потенциями в плане многозначности обладает текст.
Но ни один текст не застрахован от того, что приступающие к его перекодированию внетекстовые структуры будут оформлены кодом, принципиально отличным от кода текста - в этом случае срабатывает логика профанации, ведущая к "аннигиляции", взаимному "разрушению" текста и внетекстовых структур.
Ю.В. ДОМАНСКИЙ. АРХЕТИПИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В РУССКОЙ ПРОЗЕ XIX ВЕКА. Опыт построения типологии
г. Тверь
Понятие "архетип", введенное К.Г. Юнгом1, закрепилось во многих научных областях, в том числе и в литературоведении, где архетип понимается как универсальный прасюжет или праобраз, зафиксированный мифом и перешедший из него в литературу. Так, например, Е.М. Мелетинский рассмотрел ряд сюжетов и образов русской литературы XIX в. с точки зрения их изначальных архетипических значений2.
Но функционирование архетипов в литературе не ограничивается лишь архетипическими сюжетами. Архетипы могут реализовывать свои значения и через другие элементы текста, в частности через предметный мотив. Для того чтобы выявить архетипическое значение того или иного мотива, необходимо было разработать методику реконструкции архетипических значений и выяснить, любой ли мотив и в любых ли условиях имеет архетипическое значение или оно актуализируется в зависимости от ситуации.
Оказалось, что архетипические значения мотива могут быть реконструированы достаточно просто. Прежде всего, в разных национальных мифологиях выявляются одинаковые мифологемы. Затем соотносятся их значения. То общее, что присутствует во всех этих значениях, и будет значением архетипа, находящегося, по Юнгу, в (19) коллективном бессознательном и являющегося наиболее древней и всеобщей формой представлений человечества.
Архетипическое значение, как правило, внутренне сложно, неоднозначно и включает в себя несколько сем. Так; реконструированный по мифологическому материалу архетип черепахи включает в себя семы фундамента земли, прародителя мира, плодородия, долголетия и прочности, божества моря. В целом же все эти семы входят в архетипическое значение черепахи как основы мира.
Изученный,
Более того, мотивы, потенциально несущие в себе архетипические значения, поддаются типологической классификации. Мы попытаемся показать это на некоторых универсальных мотивах, связанных с описаниями природы, статусом человека и характеризующих место человека в пространстве.
Обратимся вначале к тем случаям, когда архетипическое значение реализуется во всей своей относительной полноте, т.е. когда в литературном тексте актуализируется весь пучок сем. Примерами такого рода могут служить мотивы дома и времен года. Архетипическое значение мотива дома - космос, в котором человек чувствует себя хорошо, уютно, счастливо; пространство вне дома представляется как некий хаос.
Именно в этом значении мотив дома реализуется в повести Тургенева "Муму" по меньшей мере в трех конкретных проявлениях: дом барыни, каморка Герасима в Москве и его избушка в деревне.
Серый "с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом"3 дом барыни представляет собой своеобразный микрокосмос, модель иерархии мира людей: "В доме у ней находились не только прачки, швеи, столяры, портные и портнихи, - был даже один шорник, он же считался ветиринарным врачем и лекарем для людей, был домашний лекарь для госпожи, был, наконец, один башмачник..." (Тургенев, с.248). Этот космос создан самой барыней и соотносится с ее представлениями о мире (барыня "во всем следовала древним обычаям и прислугу держала многочисленную" (Тургенев, с.248)).
Сохраняется архетипическое значение мотива дома и в описании каморки Герасима: "он устроил ее себе сам, по своему вкусу. <...> Каморка запиралась на замок, напоминавший своим видом калач, только черный; ключ от этого замка Герасим всегда носил с собой на пояске Он не любил, чтобы к нему ходили" (Тургенев, с.248). (20)
Герасим, как и барыня, создает свой дом по своим законам. Каморка является для него тем космосом, где он ощущает комфорт. Представления своего хозяина разделяет и Муму, которая "никого не подпускала к его каморке" (Тургенев, с.258). Именно каморка, по представлениям Герасима, должна укрыть Муму от гнева барыни:
"Наконец он придумал весь день оставлять ее в каморке и только изредка к ней наведываться, а ночью выводить" (Тургенев, с.264). Как убежище дворника и собачки воспринимают их каморку обитатели барского дома, когда по приказу барыни готовятся к штурму.
В финале повести архетипическое значение дома актуализируется в дискурсе Герасима по отношению к деревенской избе, в которой он когда-то жил ("Барыня взяла его из деревни, где он жил один, в небольшой избушке, отдельно от братьев..." - Тургенев, с.246). Утопив Муму, Герасим отправляется домой: "Он торопился, как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствования по чужой стороне, по чужим людям. <...> Через два дня он уже был дома, в своей избенке .." (Тургенев, с.271). Сельская изба стала местом, где Герасим обрел относительный покой, реализовал свои представления о доме: "И живет до сих пор Герасим бобылем в своей одинокой избе; здоров и могуч по-прежнему, и работает за четырех по-прежнему, и по-прежнему важен и степенен"(Тургенев, с.272).