Лодки уходят в шторм
Шрифт:
— Добро пожаловать, Федя, — приветствовал старый кузнец, выходя из кузни. Он опустился на валун, раскурил чубук. Беккер и Бала Мамед уселись рядом. — Кажется, воздух Ленкорани не по душе тебе, опять к нам пришел.
— Да, воздух у вас медом пахнет, — уклончиво ответил Беккер.
— Спокойно ли в Ленкорани?
— Пока спокойно… как перед бурей, — усмехнулся Беккер. — А вы, значит, косы точите? — Беккер метнул взгляд на Бала Мамеда, почтительно молчавшего в присутствии отца. В вопросе Беккера ему послышался упрек, и он исподлобья вонзился в него глазами.
— Куем,
— Мудрецу и намека довольно, — усмехнулся Беккер.
Старику понравился иносказательный ответ Беккера.
— Старый Абдулла еще покажет, на что он способен. Ты босиком бегал, когда и вот с ним, — указал он на сына, он тоже совсем молодым был, ковал мечи для воинов Саттар-хана [33] . В Ленкорани Бахрам Агаев работал, ты, конечно, знал его?
33
Саттар-хан — народный герой Ирана, возглавлял вооруженное восстание в Тавризе в 1908–1909 годах.
— А как же! — обрадовался Беккер. — Он еще любил говорить: "Ай дад-бидад Ардебиль!"
— Да, да, — закивал старик. — Так вот этот самый Бахрам Агаев специально приезжал ко мне из Тавриза заказывать оружие.
— Ну, я пришел не специально для этого. Хотя, как гласит пословица, посеянное вовремя жемчугом взойдет.
Старик снова закивал:
— Верно сказано… Вижу, не за тем пришел: на Балу поглядываешь. Говори, не таись.
— Я по поручению губернатора…
— Тьфу! — Старик легко поднялся и зашагал прочь.
— При нем о паршивой собаке говори, только не о губернаторе, — засмеялся Бала Мамед. Ты плохо пошутил, Федя.
— Но я не шучу, Бала, — еле сдерживая смех, ответил Беккер. — Губернатор обещает помиловать тебя и назначить начальником всего Зуванда, если ты явишься с повинной.
Бала перестал улыбаться. Он исподлобья пристально уставился на Беккера.
— И ради этого ты проделал долгий путь в горы?
— Как видишь… — лукаво усмехнулся Беккер, увидев, как в зрачках Балы Мамеда вспыхнул гнев, хотя внешне он оставался таким же спокойным и сдержанным. — Так что передать губернатору?
— Куда спешишь? Погости у меня. В Ленкорани жара…
— Погощу денька два. Дольше не смогу. Жаркие дни еще впереди.
— Когда вернешься, передай губернатору: Бала Мамед придет в Ленкорань, обязательно придет. Но не с повинной головой, а с острым мечом, чтобы отрубить ему голову. Так и передай!
Беккер обнял Балу:
— Молодец, Бала, хорошо сказал! Не знаю, будет ли ждать тебя губернатор, а я — с нетерпением! И обязательно с мечами Абдуллы-киши!
— Всему свое время. А пока, по запаху слышу, Абдулла-киши жарит в твою честь шашлык. — Бала Мамед поднялся, снял с гвоздя рубаху, надел ее и неторопливо направился к дому.
Несмотря на подписку о невыезде, Пономарев в один из теплых дней ранней осени приехал в Баку: ленкоранское подполье поручило ему восстановить связь с Бакинским комитетом партии, прерванную после падения Муган-екой Советской Республики.
Как-то, проходя по Молоканской улице, Пономарев невольно остановился у подъезда театра "Пель-Мель", веред фанерным щитом с броской рекламой: "На днях. Премьера. Американский писатель мистер Мен. "Большевичка, или Тайна запломбированного вагона". Трагедия в трех действиях".
— Иосиф, ты? — вдруг кто-то окликнул его.
Пономарев оглянулся. Перед ним стоял респектабельный господин в канотье, кремовом чесучовом пиджаке, бежевых в полоску брюках дудочкой, желтых ботинках. По тонким чертам улыбчивого лица, по острому, чуть вздернутому носу и лукавым искоркам в глазах Пономарев моментально узнал Анатолия Лукьяненко, близкого друга Тимофея Ульян-дева, бывшего председателя Ленкоранского ревтрибунала, о судьбе которого ничего не знали со временя его отъезда в Баку. Пономарев так опешил от метаморфозы, происшедшей с Лукьяненко, что, когда тот бросил: "Иди за мной!" — покорно подчинялся приказу. Шля долго. В конце набережной Лукьяненко вошел в одну из лавок под вывеской "Торговля пеньковыми канатами". Немного погодя Пономарев вошел следом. Звякнул колокольчик над входной дверью. В полутемной лавке, набитой бухтами канатов, никого, кроме плотного азербайджанца с черной бородкой, не оказалось.
— Извините, — растерялся Пономарев, думая, что ошибся дверью. Уж хотел было выйти, но в глубине комнаты открылась дверь, показался Лукьяненко, который ввел его в маленькую комнату с диваном и столом.
— Ну, здравствуй, Иосиф! Садись, садись. Давно в Баку? — обрадованно спросил Лукьяненко.
— Третий день, — сухо ответил Пономарев и, оглядев Лукьяненко с головы до ног, с упреком добавил: — Мы-то думали, что вы томитесь в баиловской тюрьме. А вы вон как устроились, "товарищ Ян Кредо"!
— Во-первых, хозяин лавки не я, а Ягуб Мамедов, которого ты только что видел, — кивнул Лукьяненко на дверь. — Во-вторых, я не товарищ Ян, а "господин Титорец", владелец артели по выгрузке и укладке военного снаряжения, закупаемого правительством у отступающих из Дагестана деникинцев.
— Лучше некуда! — презрительно бросил Пономарев.
Лукьяненко, еле сдерживая смех, ответил как ни в чем не бывало:
— Если ты не у дел, могу устроить и тебя.
Пономарев встал и готов был плюнуть в лицо предателя, но сдержался и резко сказал:
— Гусь свинье не товарищ! — и направился к двери.
Лукьяненко, смеясь, удержал его за руку:
— Погоди, Иосиф! Не горячись…
Пономарев невольно опустился на место.
Звякнул дверной колокольчик, и тут же заглянул Ягуб Мамедов.
— Шура пришла, — сказал он.
— Пусть войдет, — кивнул Лукьяненко и пояснил все еще хмурому Пономареву: — Наша "ходячая касса".
Вошла красивая молодая женщина, настороженно посмотрела на Пономарева.
— Свой, — успокоил ее Лукьяненко. — Принесла?