Лотосовый Терем
Шрифт:
— Ты… ты…
— Я что? — заморгал Ли Ляньхуа.
Невозмутимый Цзи Ханьфо пришёл в некоторое смятение.
— Кто вы такой?
— Кто я такой? — растерялся Ли Ляньхуа. — От неба и земли родились люди, от людей родились люди, сыновья, и внуки, и правнуки. “Кто я такой” — на этот вопрос ищут ответ с незапамятных времён…
Цзи Ханьфо снова пристально его оглядел, издал протяжный вздох и пробормотал:
— Нет…
Лицо Шишуя исказилось, он вдруг зашагал прочь, выскочил в дыру и исчез. Ли Ляньхуа потёр щёку.
— В чём дело?
Цзи Ханьфо кашлянул.
— Вы очень похожи на старого друга, однако у вас не такие густые брови — у него доходили до висков, у вас слегка желтоватая кожа, а у него — сияла как белый нефрит. Будь он жив, сейчас ему было бы двадцать восемь-двадцать девять лет, вы же гораздо младше.
Ли Ляньхуа поддакнул, явно не понимая, о чём речь. Цзи Ханьфо отвернулся, и они прошли еще семнадцать-восемнадцать чжанов, пока не остановились перед обгоревшим до неузнаваемости телом с отрубленной рукой.
Ли Ляньхуа нагнулся осмотреть труп. Цзи Ханьфо тяжело выдохнул: он уверился, что это не Ли Сянъи — помимо того, что брови и цвет кожи отличались, нос у Ли Ляньхуа чуть короче, а на щеках — несколько бледных крапинок, и хотя его нельзя было назвать некрасивым, однако до несравненного изящества Ли Сянъи его внешность не дотягивала, к тому же их манера держаться различалась как небо и земля. Даже если бы глава ордена воскрес, невозможно, чтобы он превратился в Ли Ляньхуа, а внешнее сходство — совпадение, да и только.
— Эту женщину облили маслом, отрубили ей руку, закололи мечом и проломили череп, — заключил Ли Ляньхуа после долгого осмотра. — Её убили четырьмя способами.
Цзи Ханьфо кивнул, всё ещё не сводя глаз с его лица. Не обращая на него внимания, Ли Ляньхуа тихонько вздохнул и, перерыв всё в туннеле, обнаружил подобие подпорки для сковороды, сложенное из трёх толстых веток — вероятно, тут и разогревали масло, только самой сковороды не было видно. На земле валялось множество веток, куриных и утиных костей.
Бай Цзянчунь тоже разглядывал сверху Ли Ляньхуа, как и Цзи Ханьфо, тщательно подмечая сходства и различия, которых с первого взгляда увидел множество, и с душой, полной сомнений, гадал, может ли это быть знакомый. Ученики “Сотни рек” начали наводить порядок в книгохранилище и приготовились унести тело. Ли Ляньхуа долго бормотал, что не может определить внешность и возраст жертвы, и сердито заявил, что вернётся к себе домой изучать искусство врачевания. Цзи Ханьфо хотел уговорить его остаться, но не смог придумать повод, отправил Бай Цзянчуня проводить его, а сам вернулся в свою комнату и долго стоял у окна, как будто в задумчивости.
Вдруг скрипнула дверь, он резко обернулся, заложив руки за спину, посмотрел на вошедшего и слегка сдвинул брови.
— Ты?
Человек в простом платье и с распущенными волосами, ещё не успев перешагнуть порог, закашлялся.
— Кха-кха… я.
Цзи Ханьфо, похоже, не обрадовался ему и холодно спросил:
— Всё же вышел из дому?
У вошедшего были изящные черты лица, но измождённый облик — это был Юнь Бицю; от слов соратника его одолел жестокий приступ кашля.
— Кхэ-кхэ-кхэ… я… — откашлявшись, он сделал медленный вдох. — Я видел главу ордена.
— Это не он, просто очень похожий человек, — всё с тем же равнодушием сказал Цзи Ханьфо.
Юнь Бицю помотал головой и прошептал:
— Я его узнаю, даже если он станет пеплом… Крапинки на его лице… это следы уколов… кха-кха… от акупунктуры… для лечения… кхэ-кхэ… мозга. Тогда я отравил его лазурным ядом, и чтобы избавиться от него, помимо моего уникального противоядия, есть другой способ — акупунктура мозга… И чтобы вывести яд, иглу надо вставлять глубоко… кхэ-кхэ… — Он кашлял не переставая.
Цзи Ханьфо вздрогнул всем телом.
— Хочешь сказать… Он правда глава ордена? Но как за десять лет он почти не постарел… — Ли Ляньхуа выглядел не старше двадцати пяти лет, перенеся столь тяжёлые раны, как он мог остаться таким молодым?
— Ты забыл про его “замедление вселенной”? Основу этого приёма не разрушить даже лазурному яду, благодаря ей он и сохранил внешность, что тут удивительного?
— Ты всё ещё так хорошо помнишь то отравление, — холодно произнёс Цзи Ханьфо.
— Тогда на меня нашло затмение… — прохрипел Юнь Бицю. — Я… я…
— Если глава жив, то почему не вернулся в “Сотню рек”? — воскликнул Цзи Ханьфо.
— Потому что… — медленно проговорил Юнь Бицю. — Возможно, потому что думал… кхэ-кхэ… думал, что мы все… предатели…
Цзи Ханьфо хлопнул по столу и, понизив голос, мрачно произнёс:
— Юнь Бицю, замолчи, или я не выдержу и прибью тебя одним ударом!
Юнь Бицю согнулся в приступе кашля.
— Дагэ*!
— Не смей звать меня “дагэ”! — зло ощерился Цзи Ханьфо.
Дагэ — старший брат, обращение не обязательно к родственнику
Юнь Бицю несколько раз глубоко вдохнул, сокрушённо развернулся и неверной походкой вышел за дверь. Гнев Цзи Ханьфо ещё не рассеялся: перед сражением между Ли Сянъи и Ди Фэйшэном на Восточном море, Юнь Бицю, очарованный красотой Цзяо Лицяо, подсыпал яд в чай Ли Сянъи. Этот лазурный яд — самое страшное снадобье в Поднебесной, он не только рассеивает боевую силу, но и повреждает мозг, что влечёт за собой безумие и смерть. Юнь Бицю тогда лишился рассудка: не просто отравил Ли Сянъи, но и привёл весь орден “Сыгу” в полностью покинутый главный дворец секты “Цзиньюань”, так что Ли Сянъи пришлось сражаться в одиночку на Восточном море, где он бесследно пропал. После этого Бай Цзянчунь схватился за меч, чтобы свести с ним счёты. Юнь Бицю, раскаявшись, не защищался, позволил Бай Цзянчуню пронзить ему грудь и даже пытался перерезать себе горло, но был спасён Шишуем. Учитывая, что он искренне осознал свою вину и ужасно мучился, когда “Сыгу” распустили, его не выгнали из ордена. Но даже несмотря на то, что Юнь Бицю все эти десять лет прожил затворником и не выходил из дома, Цзи Ханьфо всё равно так и не простил его.