Loving Longest 2
Шрифт:
— Ты уверен, что Пенлод всё правильно запомнил? — спросил недоверчиво Гватрен.
— Ты забыл, что Пенлод — брат Пенголода, величайшего учёного нолдор, — ответил Натрон. — У него прекрасная память, он переписал и выправил для брата сотни книг, и он мог вспомнить наизусть целые страницы. Я уверен, что он повторил мне рассказ Алдамира дословно, а я на память тоже не жалуюсь.
— Зачем всё это, Натрон? — спросил Гватрен. — Зачем такие сложности? Разве ты не мог просто рассказать про всё это Майрону? Зачем было подговаривать одного нолдо выдавать себя за другого?
— Ты не понимаешь, —
— Ну да, — заметил Гватрен, — ты ведь на него… на них даже не смотришь, не заходишь к Маэглину…
— Нет, Гватрен, дело не в этом, — сказал Натрон. — Я просто не хочу, чтобы он видел меня, пока не станет взрослым. Хочу, чтобы он сам сделал выбор, когда придёт время. Хочу, чтобы он сам решил, любит меня по-прежнему или нет.
— А если они оба тебя полюбят? — Гватрен рассмеялся.
— Ох, не знаю, — Натрон улыбнулся. — И с одним Эолом-то жить было трудно… Пойми, мне перед Пенлодом всю жизнь будет стыдно. И что теперь: сказать Майрону, что Пенлод, мол, знает, кто убил Финвэ? Его же никогда не оставят в покое. Как минимум вернут сюда. Майрон никогда его не отпустит — он всегда будет нужен, как свидетель, даже если убийцу поймают и казнят. Я не хочу причинять Пенлоду зло.
— Убил Финвэ? Но не мог же кто-то… Ты думаешь, что это связано?…
— Ох, Гватрен, очнись, — вздохнул Натрон. — Ты иногда прямо как Эол: то бранишь Финголфина и Фингона за нерешительность, то сыновей Финарфина трусами обзываешь; ты первый, раньше Майрона, понял, что Келегорм служит Мелькору и ненавидишь его. А то — «нет-нет, не может быть, нолдор не такие, они не могут…». Да все всё могут, только бы ума и наглости хватило. Всё очень просто: однажды этот негодяй, который затащил Алдамира в подвал, полез в штаны кому-то, кто не стал терпеть и рассказал об этом Финвэ. И тогда он убил бедного Финвэ, чтобы и дальше свободно распускать руки и тащить юношей к себе в постель. А Сильмариллы это так, прикрытие.
— И кто же… убийца, по-твоему? — спросил Гватрен.
— По-моему, вывод очевиден, — сказал Натрон. — Это был либо Финголфин, либо Финарфин. Скорее Финголфин.
— Почему? Потому что это случилось в их доме?
— Нет, Гватрен, не поэтому, — ответил Натрон. — Подумай: ведь на тот момент Финвэ отказался от престола и передал корону Финголфину. Если пострадавший обратился к Финвэ, а не к Финголфину, то это означает, что преступником был либо сам Финголфин, либо тот, кого Финголфин наказать заведомо не смог бы или не захотел, то есть тот, кто был ему слишком дорог или был равен ему по положению — его родной брат.
— Нат, я, конечно, не хочу сказать, что хорошо знал Финголфина и не защищаю его, — начал Гватрен, —, но мне кажется, что если бы это был Феанор или, например, Маэдрос, то Финголфин тоже не стал бы ничего предпринимать, поскольку тогда другие могли бы подумать, что он выдвигает такое чудовищное обвинение из личной неприязни.
— Да, ты прав, —
Гватрен хотел было что-то возразить, но не стал.
— Боюсь, что твой обман долго не продержится, — наконец, сказал он.
— Почему это? — сказал Натрон. — Ведь «Андвир» будет выдавать себя за нолдо из свиты Финголфина только перед Майроном. Для всех остальных он будет Андвиром. А Майрон, думаю, не станет так уж тщательно его допрашивать. К тому же, если он чего-то не вспомнит, это всегда можно будет списать на душевную болезнь. Случай с помешательством юноши во время перехода через Хелькараксэ запомнился очень многим. И он, кстати, доказывает виновность Финголфина. Вполне возможно, что во время похода бедный Алдамир каким-то образом догадался, что насильником был именно Финголфин, и поэтому в припадке безумия пытался его убить.
— Нет, Нат, к сожалению, это ничего не доказывает, — покачал головой Гватрен. — Думаю, Финголфина можно было возненавидеть и просто потому, что он выбрал для своих подданных этот кошмарный путь. Кроме того, Алдамир мог винить Финголфина в своих бедах и поскольку тот не наказал насильника вовремя, хотя, как король, должен был бы это сделать.
— Да уж, — вздохнул Натрон, — ясно, что ничего не ясно. Это мог быть и сам Финвэ, кстати. Да-да, не смотри на меня так: Финвэ было одиноко, Мириэль, его первая жена скончалась, вторая, Индис, к тому времени покинула его. Тебе же Майрон рассказывал, что говорил Карантир перед тем, как ударил Финвэ? Если Феанор действительно отдался отцу, почему Финвэ не мог захотеть большего? Почему бы ему не обратить внимание на внуков и их друзей? Майрон правильно говорит: насильник был, скорее всего, взрослым, женатым нолдо, раз сказал, что женщины его не удовлетворили. То есть если брать дом Финвэ, это сам Финвэ, Феанор, Финголфин, Финарфин, Тургон и Куруфин, может быть — Маглор. И если это был сам Финвэ, его вполне мог убить кто-то из тех, кого он затащил в постель.
— Прости, Натрон, — заметил Гватрен, — но вообще-то его слова — «женщина не дала мне того, что я возьму здесь» — можно трактовать и в противоположном смысле, в самом грубом и прямом — ему действительно не дали, он не нашёл женщину, которая захотела бы стать его невестой и женой. Ну, например, Келегорм: ты же наверняка слышал, что он собирался-собирался жениться на Аредэль, но так и не стал. Ладно, пойдём, я не хочу оставлять этого неизвестного надолго в лаборатории. Надо бы всё-таки заставить его признаться, кто он такой. А ты хорошо его подготовил.
— Приятно это слышать от тебя, — ответил Натрон, — это же ты у нас готовишь шпионов, чтобы…
— Замолчи, — мрачно оборвал его Гватрен, — не хочу про это думать. Кстати, у тебя и у Пенлода действительно очень хорошая память, если вы запомнили такие мелочи. Или про шнурок от занавески ты сам придумал для правдоподобия?
— Какой шнурок?
— Который то ли Амрод, то ли Амрас якобы вплёл в волосы Фингона на этой несчастной вечеринке, — напомнил Гватрен.
— Ты знаешь, а я ему ничего такого не говорил, — недоуменно сказал Натрон. — Наверно, сам придумал.