Loving Longest 2
Шрифт:
— Отец! — закричала Идриль захлёбывающимся, сдавленным голосом и бросилась к нему. Тургон обернулся; она увидела его глаза, полные ужаса. Он на мгновение схватил её протянутые к нему руки, сжал их — и тут же развернулся и побежал прочь.
— Гилфанон, пожалуйста, успокой мать! — воскликнул Пенлод. Тот побежал вслед за Тургоном. Пенлод виновато развёл руками, глядя на Идриль.
— Прости… я не хотел… Я не должен был никому ничего говорить. Он не хотел, чтобы я что-то говорил. Я же не мог! Идриль?..
— Он ваш ребёнок, да? — спросила Идриль. — Твой и отца? Никакой другой матери ведь нет?
— Откуда ты…
— Пенлод, не надо! Только не надо обманывать. Я же слышала твои слова. И мне рассказали… Мне рассказал один из бывших пленных, что там такое делают…
Пенлод присел на лежащее на земле бревно.
— Хорошо, что ты догадалась… что ты уже знала… Я бы не вынес объяснять, — сказал он.
Идриль устроилась рядом с ним.
— Он… он один у вас? Тебя… тебя вынудили?..
— Не знаю, как тебе и сказать, Идриль. В общем… в общем, есть ещё дети от Маэглина.
— Дети? — тут она действительно пришла в ужас. — Дети? Сколько?.. Кто?
— Двое… они близнецы. Мальчики. Мы не могли взять их с собой. Пришлось их оставить. С ним. С их отцом.
Идриль молчала.
— Идриль… я понимаю, но с этим уже ничего не поделаешь… Это звучит ужасно, но Маэглин не такой уж плохой отец. Насколько я мог видеть.
Пенлод счёл, что про то, что близнецы, собственно, являются вновь появившимся на свет Эолом, лучше не рассказывать.
— Как вы вообще?.. Почему вы их оставили? — наконец выговорила она.
— Гортауру прислуживал один авари, который раньше был близким другом Эола. Ему стало стыдно за то, что Тур… Тургон вынужден так страдать из-за Эола; он решил помочь нам бежать. Он направил нас к своим друзьям, которые живут на землях Дориата.
— Но Гилфанона же вы смогли взять с собой! — воскликнула Идриль.
Пенлод не сразу понял, насколько для неё будет страшно думать о детях, которые находятся во власти Маэглина, иначе он всё-таки не стал бы говорить ей всю правду.
— Гилфанон… Гилфанон тогда ещё не родился, — сказал Пенлод и покраснел. — Идриль… он наш желанный ребёнок, зачатый в любви. Нас никто не заставлял. Можешь думать что угодно.
Идриль вздохнула и взяла его за руку.
— Я же всегда знала, как сильно ты любишь отца.
— Спасибо, — ответил Пенлод.
— Я… я могу надеяться с ним поговорить? — спросила Идриль. — Хоть раз.
— Я не знаю, Идриль: он боится, что вы с Туором или убьёте нас, или, во всяком случае, отберёте у нас Гилфанона, — сказал Пенлод.
Идриль в задумчивости несколько раз щёлкнула пальцами; Пенлоду всегда казалось странным, что она делала это точно так же, как её прабабушка Индис, которую дочь Тургона никогда не видела.
— Пенлод, я боюсь, что ты отчасти прав, — сказала она. — Многие из нас настороженно относятся к тем, кто бежал из плена. Но я не могу не верить отцу; я знаю, что никакие пытки не могли бы его сломить…
— Меня — да, — сказал Тургон. Он стоял поодаль, в тени, но Идриль видела его очертания, его, как и раньше, высоко поднятую голову. — Но я бы не вынес, если бы они стали делать что-то с тобой. С твоим ребёнком. С кем-то, кто мне дороже моего собственного тела, моей жизни, даже моей чести. Мне не пришлось проходить через это, Идриль. Не пришлось чувствовать, как рвётся моя душа. Не пришлось бросаться в бездну, откуда возврата, скорее всего, нет. Да, меня растоптали, обесчестили, меня свергли —
— Отец, ты ведь в любом случае не захочешь вернуться… — сказала Идриль. — Но может быть, ты сможешь побыть со мной хоть немного?.. Давай… давай я попрошу Кирдана разместить тебя в своей башне. Ты ведь доверяешь ему?
— Безусловно, — кивнул Тургон. — Если ты клянёшься соблюдать тайну — да. Когда сюда прибудут сыновья Феанора, мне лучше быть в Гаванях. Но мы должны отправить Гилфанона как можно дальше отсюда — туда, где он вырос. И ещё, Идриль: я слышал, что твой сын собирался отправиться в дальнее путешествие. Пусть он увезёт с собой Сильмарилл. Да и свою жену Эльвинг в придачу.
Тургон спустился во двор башни. Двор был засыпан белоснежным песком; кругом высились розовато-белые стены, увитые зеленью. В центре двора стоял резной фонтан из белого камня: хрупкие, полупрозрачные каменные лепестки лилий доверчиво раскрывались, переливая родниковую воду из одной каменной чашечки в другую, мягко светились их отчеканенные из светлого золота листья, на которых среди водяных капель лучились гранёные капли алмазов. Бывший король присел на край фонтана, туда, где белая каменная волна, переходившая в ворох бутонов и листьев, образовывала что-то вроде скамейки. Он опустил кончики пальцев в воду — и вдруг кроме холода почувствовал в воде какую-то лёгкую дрожь; услышал тихий, добрый голос:
Можно с тобой поговорить?..
— Нет, — ответил Тургон.
Тургон, прости меня, пожалуйста. Я не знал, что… что…
— Я тебя ни в чём не виню, — сказал Тургон, повернувшись к стене, увитой диким виноградом. — Но я действительно не хочу говорить с тобой.
Тургон, я хотел, как лучше. Я пытался… Тургон, мы же друзья…
— Предупредить о неизбежном — воистину очень большая услуга, Ульмо. Я понимал, что нечто подобное должно случиться ещё до твоих предупреждений и даже до того, как ты посоветовал мне удалиться от других нолдор и построить свой город. Я ценю твою заботу обо мне: ты пытался спасти Гондолин, послав к нам Туора, пытался спасти Нарготронд, отправив туда Арминаса и Гельмира. Но я больше не считаю, что мы друзья.
Тургон, поговори со мной. Ты самое дорогое для меня существо на свете… я очень скучаю по тебе…
Тургон, пытаясь подавить раздражение, воткнул ногти в ладонь. Он обернулся, но не сразу.
И всё-таки не мог не улыбнуться: истинный облик Ульмо был настолько обезоруживающим, что сердиться на него было невозможно. Только странные волосы, переливающиеся, то ли иссиня-чёрные, то ли очень тёмно-зелёные, то ли седые, говорили о его природе — в остальном он был похож и на эльфа-нолдо, и на человека. Когда Тургон впервые увидел его таким, он перестал удивляться тому, что у Ульмо нет жены. На его лице всегда было выражение какой-то погружённости в себя, даже растерянности; казалось, он из тех, кто, влюбившись, думает, что всё как-то само собой утрясётся, делать ничего не нужно, и несказанно удивляется, когда ему говорят, что любимая уже три года замужем, у неё двое детей и вообще она теперь живёт в другом городе. «Подождите, — говорит он, — но ведь мы познакомились всего… семь лет назад? Или восемь? Или это вообще было в школе? Да как же это всё может быть?»