Loving Longest 2
Шрифт:
Келегорм тогда почувствовал, как что-то давит ему на грудь и на глаза. Наверное, именно поэтому он вспомнил тот давний день сейчас: сейчас было так же тяжело. Тогда он застыл на месте; в ушах зазвенело. Он чувствовал присутствие одного из Валар.
— Ты — Ниэнна, — сказал он.
— Да… Туркафинвэ, — она встала и подошла к нему. Она была совсем крошечной, меньше его ростом; Келегорм заметил, что она подпоясана верёвкой, а на поясе у неё небольшой нож. — Не печалься, прошу тебя. Всегда можно всё исправить.
Ниэнна коснулась рукой его волос.
— Понимаешь… — продолжала она. — Мириэль знала, что может не вынести. Я ей говорила. Но мы с ней так хотели всё исправить…
— Не
И она рассказала.
Да, они особенные. Не такие, как все. Он и его братья.
Именно он и его братья — не Финголфин и Финарфин, не их сыновья.
Потому что их отец не простой квенди.
Да, Финвэ — отец Феанора, да, Мириэль — мать Феанора, но называть их его родителями — это всё равно, что говорить, что вон те две далёких белых скалы — отец и мать невероятных кружевных витых колонн на вершине башни Миндон Эльдалиэва. Простой камень — всего лишь основа для невероятного творения, и его приходится дробить и резать, отбрасывая ненужные треснувшие куски.
Именно это и случилось с Мириэль.
Раньше он думал, что эта гордость помогает ему, отделяет его от других с их мелкими бедами и заботами. Теперь он понял, что лишь бесконечно обманывал себя…
Элеммакил вздохнул и что-то пробормотал во сне. Келегорм почувствовал одновременно бесконечную тоску по нему и невероятное счастье от того, что он здесь, в этой комнате.
Прошло несколько недель.
Последние розовые отсветы вечернего света на потолке угасли; в комнате воцарились сумерки. Элеммакил покормил его ужином и сейчас делал что-то у очага. Как всегда в сумерках, когда таял и уходил свет, Келегорма охватила беспредельная грусть. Он вздохнул и Элеммакил отозвался, подойдя к нему:
— Ты не спишь? Может быть, ты хочешь ещё поесть?
— Нет, — ответил Келегорм. — Просто… ты опять спишь на скамейке, да?
— Да, а что? Я ведь… — Элеммакил смутился и замолк.
— Я иногда по вечерам очень скучаю по тебе, — тихо признался Келегорм.
— Хочешь, я лягу рядом? Пристроюсь как-нибудь, — сказал Элеммакил.
— Да. Хоть ненадолго. Пожалуйста.
Элеммакил устроился рядом; Келегорм почувствовал его стройные ноги и тонкие руки, которые он никак не мог уместить на подушке рядом. На нём самом была длинная ночная рубашка; одеяло, которым его всегда заботливо укрывал Элеммакил, сейчас, в темноте, он скинул, дёрнув его зубами — было слишком жарко. И ощутив жар его тела у своего бедра, он понял, что Элеммакил тоже уже разделся на ночь. Элеммакил вроде бы неловко коснулся его коленей, пытаясь пристроиться рядом, но Келегорм почувствовал, как в нём самом смутное томление сменилось безумным желанием; он зажмурил глаза и больно, до крови прикусил губу, пытаясь подавить это чувство. Потом он услышал, как Элеммакил приподнялся, и с ужасом подумал: «всё, он уходит, он заметил, что я его хочу, он больше не придёт ко мне…»
Элеммакилу очень трудно было решиться: он привстал и перекинул ногу через бедро Келегорма; было уже совсем темно, но он всё-таки закрыл глаза от смущения. Келегорм хотел было что-то сказать, но Элеммакил ласково провёл рукой по его груди, по животу, бокам, потом поднял рубашку. Келегорм затих; Элеммакил слышал только, как он сдавленно и часто дышит.
Даже если бы после того, что случилось с ним, он смог бы полюбить — полюбить кого-то другого, Элеммакил никогда не смог бы ему — или даже ей — принадлежать. Это было возможно только с Келегормом и только сейчас. Если бы кто-то ещё, даже горячо любимый, даже девушка, стал бы обнимать его, целовать, прижимать к себе — он убежал бы. После недель и месяцев насилия, грязи, издевательств, когда его
Но ему было, в общем-то, приятно.
— Только не делай слишком резких движений; тебе вредно, — сказал Элеммакил, и по его голосу Келегорм понял, что он улыбается.
Элеммакил мгновенно заснул рядом с ним, свернувшись клубочком, положив ноги поверх ног Келегорма и прижавшись головой к его плечу; Келегорм долго не мог заснуть — не потому, что было неудобно; ему не хотелось пропустить ни одной минуты счастья.
— Милый Элеммакил, — сказал он утром, когда тот разбудил его и присел рядом, чтобы покормить.
— Доброе утро? — с улыбкой подсказал тот.
— Нет, просто: милый Элеммакил.
Элеммакил покраснел; потом, подойдя к очагу, он налил воды, чтобы помыть чашку, и случайно оглянулся на Келегорма. Ему стало почти больно, когда он увидел, с каким немым обожанием следит Келегорм за каждым его движением.
— Попробуй сесть, — сказал Эолет. — Я тебя поддержу… так, хорошо. Отлично. Элеммакил, пойди сюда. Подержи его. Пусть посидит. Замечательно. Если так дальше пойдёт, попробуем спустить ноги на пол… ну скажем, дня через два… Тебе надо учиться стоять.
— Сначала сидеть, — сказал Эолин.
— Лежать ты уже умеешь, — сказал Эолет.
— Особенно лежать не одному, — добавил Эолин.
Келегорм отчаянно покраснел, а Элеммакил сказал:
— Эол, как тебе не стыдно говорить такие вещи! Ты же ещё ребёнок!
— Во-первых, Элеммакил, до того, как родиться здесь, я успел прожить несколько тысячелетий, если ты забыл, — сказал Эолин.
— Во-вторых, — насмешливо добавил Эолет, — в моём возрасте, если бы я был человеком, мне бы уже сейчас начали подыскивать невесту. И были бы совершенно правы. У людей, я считаю, это всё как-то лучше устроено, потому что им есть куда торопиться. А у нас вечно какая-то чепуха. Даже у тех, кто пробудился вместе и был предназначен друг другу, может получиться не всё — как например, у меня и Элринг. И как найти единственного на всю жизнь?..
— По сравнению с другими твоими братьями, — заключил Эолин, — тебе очень повезло.
— Я тоже так считаю, — ответил Келегорм. Ему хотелось обнять Элеммакила, но он знал, что тот пока боится объятий и даже просто прикосновений, так что просто взял его за руку.
— Ну что, увечный? — Саурон, казалось бы, небрежно провёл рукой вдоль его позвоночника, но Келегорм почувствовал, что он прикасается ко всем местам, где раньше были переломы, внимательно изучая их. — Посылать я тебя никуда не буду, не годишься. Бумаги вон можешь поразбирать… Надень вон ту куртку и спускайся в подвал.
И по знакомой нам лестнице из серого гранита Келегорм спустился вниз; Майрон следовал за ним. Он не мог не ощущать страха в его присутствии; странные вспышки фиолетовых и розовых кристаллов словно бы кололи ему глаза, голова кружилась, дыхание сдавливало всё больше и больше.
Когда ступени кончились, он чуть не споткнулся; Майрон, заметив это, подхватил его под руку и со смехом усадил на стул. Маленький светильник, горевший на каменном столике, освещал голубоватые знаки на тёмном, сине-зелёном камне со странными, волнообразными прожилками. На столе лежало несколько книг и отдельных страниц, аккуратно перевязанных разноцветными ленточками.