Loving Longest 2
Шрифт:
— Что это такое? Грудь. Тебе жена не показывала, что ли? Да с вашим отцом, ребятки, конечно, ничего хорошего в жизни не увидишь; тут уже и Маэдросу начать завидовать можно. А вот смотри, Гватрен, какой он мне привёз интересный конвертик из сундучка его величества короля Фингона, — Саурон вертел в руках розовую шёлковую папку. — Давай-ка почитаем, что там.
Гватрен обошёл испуганную, дрожащую женщину в голубом платье. Саурон открыл папку, достал оттуда небольшую пожелтевшую записку, прочёл её и расхохотался в голос.
— Что… — недоуменно сказал Гватрен, —
— Ах, милый мой Гватрен, — сказал Саурон, — ох, эти удивительные дети Илуватара! Что старшие, что младшие. Любовь, кровосмешение, отцеубийство, братоубийство, ненависть, тайны, отвага и самопожертвование — всё так интересно, даже мило, местами прямо сплошной восторг. И вдруг среди всех этих высоких страстей высунула свою морду вот такая мелочная, мелкая, унылая дрянь. «Подательница сего…». Знаешь что? Финвэ надо было убить уже за то, что воспитал в своей семье такое чудо.
Маэглин решил не выходить из зала через общий вход; он незаметно поднялся по небольшой лестнице на опоясывавший зал балкон. На сером полу он с трудом разглядел очертания тела Келегорма. Тот лежал неподвижно, и Маэглину на мгновение подумалось, что вокруг него должна быть лужа крови; потом он вспомнил, что тот не ранен. Но сейчас при взгляде сверху, с балкона ему показалось, что больше половины пола покрыло огромное, выцветшее размытое пятно — пятно, разъевшее камень, которое никак не удалось вывести.
«Вот ведь пакость какая, — подумал про себя Маэглин. — Готмог-то, значит, не врал…».
Маэглин вообще считал, что все ему рассказывают много лишнего. Видимо, причиной тому его наивный вид. Ну хотят — пусть рассказывают. Вот Готмог зачем-то рассказал про то, как давным-давно, когда эльфы ещё не ушли в Аман, кто-то постучался в ворота Ангбанда зимней ночью — и что случилось потом.
Эол, его отец, рассказал ему о том, что узнал про Кирдана от Тингола. Тингол, конечно, явно спятил от гордости и глупости, — ну, а вдруг правда?
Тургон однажды пришёл к нему ночью в спальню, разрыдался и рассказал страшное. Дескать, ты, племянник, мужчина, можешь такое выдержать, надо тебе знать. А зачем ему такие вещи было знать? Может быть, если бы Тургон тогда не пришёл к нему с этой историей, он бы и не ушёл из Гондолина. С тех пор он ни на грош не верил в Валар и всех их любимцев. Он тогда ещё Тургону об этом сказал — кому, мол, вы поверили? — да ему же бесполезно такие вещи объяснять…
— О чём задумался, Ломион?
Рядом с ним стоял Мелькор в своём истинном облике; к Маэглину была повёрнута целая половина его лица; зелёный глаз, обрамлённый длинными ресницами, уставился на него, другую щёку почти целиком закрывали волосы.
— Да вот всё думаю, как вы всё смешно Келегорму сказали, — сказал Маэглин. — Уж сразу видно, что это вы.
— В смысле?
— Ну вот иногда… ну не моего ума дело, но я же знаю, что Гортаур иногда вместо вас показывает оркам иллюзию. Ну чтобы вам силы не тратить зря на отребье всякое.
— Ты совершенно прав, Ломион, — согласился Мелькор. — Видишь
— А я чего, — пожал плечами Маэглин, — у вас-то лучше получается.
Мелькор рассмеялся.
— Я убил не меньше трёхсот эльфов в Битве Бессчётных слёз, мой мальчик — своими руками. Должен сказать, твой дед сильно вывел меня из себя, его трудно было убить, — и поэтому мне особенно приятно, что ты служишь мне — но другие были гораздо слабее.
— А я не слышал, что вы там были, — сказал Маэглин. — Как это дядя Тургон вас не заметил?
— Гортаур создал иллюзию моего присутствия в Ангбанде, — объяснил Мелькор. — а между тем придал мне облик рядового воина из отряда Ульдора. Я лично сражался на ступенях Ангбанда, я сам рубился на долине Анфауглит, я сам преследовал тебя и твоего дядю к топям Серех. И я убивал бесконечно. Гортаур тогда чуть не погиб, — Мелькор усмехнулся, — ведь поддержание иллюзии присутствия одного из Валар требует огромных сил.
— Но у вас всё получилось, — заставил себя сказать Маэглин. — Теперь-то дело за малым.
— Конечно, — кивнул Мелькор. — Теперь осталось только захватить Гавани Сириона, и всё Средиземье станет моим. И если в мои руки попадёт король Гил-Галад, я буду с ним гораздо менее милостив, чем с его отцом и дедом.
— Ну, а с Кирданом вы что сделаете? — спросил Маэглин.
Мелькор усмехнулся.
— Этот старый, никуда не годный эльф пусть снимает с тебя сапоги, Маэглин. Или готовит тебе по утрам кашу, а то ты сам, говорят, не умеешь… А потом я отправлюсь в Валинор. Я поставлю тебя во главе одного из своих флотов… или нет, посажу тебя на спину Анкалагону, и ты полетишь вместе со мной. И что же мы с тобой сделаем с этими ручными нолдор и ваньяр, что остались в Благословенной Земле, а? Всех перевешаем на маллорнах, или ты придумаешь что-нибудь более приятное?
— Да я там кое-кого с удовольствием на кол посажу, — сказал с неожиданным энтузиазмом Маэглин.
Мелькор рассмеялся.
— Ты мне всё-таки нравишься, Ломион. Я пойду к себе в башню, — Мелькор снял корону и некоторое время всматривался в Сильмариллы; они как будто заставляли его глаза светиться тем же странным радужным светом. — Я очень устал.
Краем глаза Маэглин заметил, что Келегорма на полу уже нет.
«Плохо дело, — подумал он, — но всё-таки я ему должен сказать».
— Слушай, — обратился он к Элеммакилу, — а ну пойди сюда. Ты зачем у меня в комнате на столе оставил грязную миску? Я понимаю, ты, конечно, там угощал мальчиков, но убрать за собой надо бы.
Элеммакил вышел из мастерской и удивлённо уставился на Маэглина.
— Ты что, какая миска? Булочки мы делали позавчера…
— Да какие булочки, там яблоки какие-то гнилые, — Маэглин оттащил Элеммакила в сторону и прошептал: — Слушай, у меня плохие новости, я не хотел при ребёнке. Не знаю, что делать. В общем, он отпустил Келегорма.