Loving Longest 2
Шрифт:
— Здравствуйте, — оторопело сказал Туор и подозрительно оглядел их всех. — Это вы… сыновья Феанора?
— Я да… то есть мы в основном… то есть да, — раздражённо сказал Маглор за всех. — Лично я — да.
Лалайт тут же растворилась в толпе.
По главной улице города они поехали вслед за Туором к дворцу, где жил он, его супруга Идриль и остальные оставшиеся в живых лорды гондолинского двора. В отличие от многих других городов, дворец располагался вплотную к городской стене. Приглядевшись, Майтимо увидел, что вверху, от парапета одной из башен, кружевной каменный мост вёл через
Маэдрос своим острым зрением увидел, что в башне наверху растворилось небольшое круглое окно, и там шевельнулась тяжёлая тёмно-синяя портьера. Он знал, что его красный плащ и шлем с алыми перьями видно издалека и понадеялся было, что это Гил-Галад смотрит на него.
Но нет, это был Тургон. Уже несколько недель он находился здесь, ожидая их приезда. Первоначально Тургон не планировал въезжать в город: получилось это случайно и виноват в этом был Пенлод.
Пенголод в тот день выехал в лес, чтобы набрать трав. Про растения он знал не так уж много, поэтому вооружился справочником и на берегу ручья почти лоб в лоб столкнулся с Пенлодом.
Потрясённый Пенголод чуть не упал; ноги у него подкосились; Пенлод хотел было бежать, но подал племяннику руку, чтобы тот не разбился. Пенголод бросился ему на шею, стал обнимать, не в силах поверить, что Пенлод действительно цел и невредим. Гилфанон робко топтался сзади.
— Дядя Пенлод, что случилось? Почему ты не пришёл сюда, к нам? И как ты…
— Прости меня, Пенголод, — сказал Пенлод. — Я попал в плен тяжело раненым; думаю, меня не убили потому, что приняли за тебя — Саурон мечтал тебя захватить. Этот юноша — мой сын. Мне удалось бежать вместе с его матерью и с тех пор мы живём в лесу с несколькими авари. Я знаю, многие считают, что те, кто был в плену, находятся под воздействием Врага или приносят несчастье. Я не посмел показаться тебе.
— Дядя, я никогда не поверю, что ты способен на что-то дурное! Пойдём со мной в Гавани, я буду рад принять и тебя, и твоего сына и жену.
— Нет, не могу. Тем более, что его мать после всего, что пришлось пережить ей, не показывается никому.
Пенголод продолжал настаивать, и в конце концов, они договорились, что Пенголод возьмёт с собой в Гавани Гилфанона и вернётся с ним до заката. Пенлод поцеловал сына, который согласился идти с кузеном, только когда ему обещали показать новые книги — всё, что было у них, он уже прочёл по многу раз.
Пенголод с гордостью представил Гилфанона дочери Тургона Идриль, её мужу Туору и их приближённым — Эгалмоту, Галдору и Воронвэ. Идриль очень огорчилась, узнав, что Пенлод отказываться вернуться к ним: помимо самого Туора, из лордов Гондолина в живых осталось только двое — Эгалмот и Галдор. Пенлода она всегда особенно любила, поскольку не могла не видеть его полной и бескорыстной преданности Тургону.
— Ты, значит, сын Пенлода? — ворчливо спросил Туор. — А кто я, ты знаешь?
Гилфанон перечислил всю родословную Туора по отцовской и по материнской линии до Мараха и Хадора. У Туора даже слёзы выступили на глазах.
— Кто научил тебя? — спросил Туор.
— Матушка, — кратко сказал Гилфанон.
Гилфанон очаровал и Туора, и остальных; со стороны это немного походило на экзамен, но мальчик знал почти столько же, сколько взрослый и учёный эльф, и он даже, пожалуй, был рад возможности показать свои знания посторонним. Идриль молча следила за ним со стороны; он тоже показался ей милым, но при этом она чувствовала и что-то ещё — её не оставляло ощущение, что Гилфанон её родственник; он то улыбался, как дядя Фингон, то мотал головой и морщил нос, как тётя Аредэль…
— И что же, он вернётся к родителям в лес? — спросил Воронвэ. — Он же ещё ребёнок. Тебе нельзя жить в таком диком месте. Кто его мать? — спросил он Пенголода.
Пенголод развёл руками.
— Матушка слишком сильно пострадала в плену у Врага, — твёрдо ответил Гилфанон. — Она не хочет видеть никого из квенди.
— Пенголод, ты должен поговорить с братом. Нельзя бросать мальчика в таких условиях. Гилфанон, ты должен хотя бы остаться на ночь, — настаивал Воронвэ.
— Воронвэ, его ждут родители, — довольно резко сказала Идриль. — Я бы на их месте с ума сходила. Уже темнеет: Пенголод, отвези его к брату.
Идриль испытывала к Воронвэ какую-то неприязнь, которую не могла себе объяснить. Казалось бы, она должна была быть благодарна ему за то, что он пытался помочь её отцу, пытался заручиться помощью Валар, добраться до Валинора; именно он привёл в Гондолин её мужа Туора. Может быть, причина была в том, что его странствие продолжалось так необъяснимо долго? Или что, вернувшись в Гондолин, Воронвэ стал каким-то высокомерным? Конечно, он теперь мог считать себя опытнее и умнее тех, кто провёл много десятилетий в затворничестве в скрытом городе, но…
— Странная, должно быть, женщина эта его матушка, — сказал Эгалмот, когда Пенголод и Гилфанон ушли. — И почему Пенлод не осмеливается вернуться? Тут что-то не так.
Идриль ничего не сказала, но она-то прекрасно знала, какой ужас пришлось пережить большинству пленных. Несколько лет назад она увидела у дороги знакомого ей эльфа из гондолинтрим — оборванного, голодного, со шрамами на руках и шее. Когда он сказал, что ему удалось бежать из плена и попросил дать ему поесть, Туор резко приказал ему убираться. Когда через полмили они остановились на привал, Идриль вернулась со своим телохранителем, отговорившись тем, что потеряла брошь. Она с радостью нашла беглеца на том же месте и предложила ему всё, что у неё было с собой в седельной сумке: еду, чистую и целую (хотя и женскую) рубашку и тёплое покрывало-шарф.
Эльф старался есть прилично, но руки его дрожали; было видно, что он нестерпимо голоден. Идриль не сдержалась и погладила его по волосам; тот ещё сильнее опустил плечи, и она увидела, что он беззвучно плачет.
— Наверно… правильно делают, что никуда не пускают таких, как я, — выдохнул он и закашлялся — в горло попала крошка. — Там ведь… В живых мало кто остался, а кто выжил — всех… опозорили — надругались… даже раненых, которые умоляли их добить… простите, госпожа, я не должен говорить вам об этом…