Ложь
Шрифт:
– Никто не скажет ничего такого, что расстроит тебя. А сейчас, Хенаро и Эстебан отведут тебя в твою спальню.
– Только не сейчас, тетечка! Мне здесь так хорошо… Я побуду здесь до приезда Джонни.
– Хорошо, полежи пока здесь.
– Как Вирхиния? – озабоченно спросил Джонни, входя в комнату. На его погрустневшем лице читались сочувствие и жалость.
– Лучше, сынок, гораздо лучше. А где доктор Андрес?..
– Я не нашел его ни в консультации, ни дома, должно быть, он пошел куда-то еще, может, на праздник. И дома, и в консультации я оставил
– Джонни! – слабым голосом пролепетала Вирхиния.
– Вирхиния, малышка, тебе лучше? – участливо спросил Джонни. – Все прошло?
– Мне уже лучше, но я чувствую себя такой слабой. Мне так грустно!
– Ты все еще плачешь?
– Твой отец – одержимый, что он ей сказал? – вмешалась донья Сара.
– Мама!..
– Я отлично знаю твоего отца, Джонни, он, наверняка, ругал ее.
– Тетечка, я же сказала, что сама виновата. Я глупая, а дядя Теодоро очень добрый и хороший. Джонни, ты тоже попроси маму не ругаться с дядей. Умоляю тебя, если ты попросишь ее не ссориться с ним…
– Хорошо, доченька, если ты не хочешь, я ничего не скажу Теодоро, но зачем быть такой терпеливой и доброй, если кое-кто плохо обращается с тобой. Да что тут происходит, в конце концов?..
– Пустяки, тетечка, ничего серьезного, правда, Джонни?..
– И в самом деле… Просто папа рассердился, а… а Вирхиния увидела его и испугалась.
– И где он сейчас? Куда пошел?
– Заперся в кабинете.
– Один или с Вероникой?..
– Один.
– Вот и пусть выпускает там свой пар! А ты успокойся, и ничего не бойся. Сейчас твой дядя примется читать греческих философов и выйдет из кабинета тише воды, ниже травы... Джонни, позови слуг, чтобы они отвели Вирхинию в ее комнату.
– Если Вирхиния не против, я и сам могу проводить ее. Кстати, мама, ты так ничего и не решила по поводу врача. Мы можем позвать другого.
– Доктор Андрес единственный, кто смыслит в медицине. Я поговорю по телефону с его медсестрой, чтобы он непременно зашел к нам в любое время, и сразу же вернусь. – Донья Сара вышла из комнаты, оставив молодых людей наедине.
– Джонни! – тихо позвала Вирхиния и протянула к брату хрупкую, слабенькую руку.
– Тебе и вправду лучше?.. Недомогание проходит?..
– Чуточку лучше, но у меня очень сильно болит вот здесь, в груди. Я как буто задыхаюсь… Знаешь, это сердце. Тетя Сара не знает об этом, и я не хочу, чтобы она узнала.
– У тебя больное сердце?..
– Не волнуйся, доктор Андрес знает. Он лечит меня, но никому не говорит об этом…
– Но как же так?
– Я узнала случайно, и договорилась с доктором, чтобы он не говорил об этом тете Саре. И ты тоже ничего не говори ей…
– Хорошо…
– Не хочу, чтобы ты таил злобу на дядю Теодоро и Веронику, если я…
– Если – что?..
– Если я не выдержу тот ужасный допрос…
– Нет необходимости в допросах, Вирхиния. Папа был прав, сказав, что это
– Но дядя Теодоро не захочет…
– Позже я поговорю с ним. В конце концов, если Вероника меня не любит и прямо заявила мне об этом, то зачем мне ворошить ее прошлую жизнь, требовать какие-то отчеты о том, что меня не касается.
– Джонни… какой ты добрый и благородный!..
– Я буду молчать, и папа тоже. Обратно ничего не воротишь, и зла не исправишь. Если этот человек когда-нибудь вернется, то…
– Не вернется!..
– Почему?..
– У меня предчувствие, что он умер.
– Предчувствие?..
– Почти уверенность… даже больше, я абсолютно уверена в этом.
– Но как ты можешь быть уверена?..
– Есть газета, в которой появляются имена тех, кто умер в других странах.
– Вероника знает, что он мертв?..
– Она сама сообщила мне об этом и показала газету, но ты не говори ей об этом, не то она рассердится на меня.
– Не беспокойся. Вероятно, я очень долго не буду разговаривать с ней ни об этом, ни о чем другом.
– Именно об этом я и собиралась просить тебя! Джонни, Джонни, ты – самый лучший человек на свете. Я так тебя люблю… так люблю! – Вирхиния вцепилась в руку Джонни, осыпая ее пылкими поцелуями, а Джонни, стиснув зубы, молча глотал свою боль и ярость.
– Для меня Вероника мертва! – глухо выдавил он, наконец. – Да, мертва!..
***
– Папа!..
– А-а, это ты?..
– Я пришел попросить у тебя прощения. Я не владел собой, будто с ума сошел.
– Знаю, я так и понял. – Теодоро де Кастело Бранко поднялся из-за письменного стола в стиле Возрождения и отодвинул книгу, которую читал. Это, действительно, была одна из заумных философских книг. Именно из них дон Теодоро черпал душевное спокойствие и умиротворение, чтобы хладнокровно противостоять бурям.
Теодоро де Кастело Бранко был аристократом не только по общественному положению, но и духовно, что сквозило в каждом его движении, в каждом жесте, и сейчас он передавал сыну свои жизненные критерии.
– Любой человек в какой-то момент может потерять опору. И ты не единственный, Джонни. Я тоже потерял ее, но обязан был держать себя в руках, и я рад, что к нам обоим вернулся разум.
– Да, папа.
– Это был тяжелый удар, поскольку мы оба обожали Веронику и привязались к ней.
– Привязались?..
– Да, сынок, мы привыкли видеть в ней своего близкого и родного человека, неразрывно связанного с нашей семьей и сердцами, но она – независимая женщина, хозяйка своей судьбы. Мы не имеем права приказывать ей, и нам остается только одно – скрывать свои чувства.
– Папа, в этом деле я пострадал больше всех. Никому не было так больно, как мне, и все же, я хотел попросить тебя быть терпимее. Я…
– Нет, ее поступок не заслуживает нашей снисходительности.
– Значит, теперь ты тоже думаешь, что она действительно оступилась?..