Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса
Шрифт:
Через час, когда мы наконец доползли до первого рудничного террикона, я передал руль Бразу. Пора было глотать первые двадцать таблеток.
По правде говоря, я и сам толком не знал, чего ожидать. Мне было известно, что средства против аквалететерапии без наблюдения врача способны вызвать неадекватную реакцию. Некоторые бедняга и вовсе слетали с нарезки, поэтому я заранее вручил Бразу седатив, которым он должен воспользоваться, если я утрачу контроль над собой и ситуацией.
Развалины, обломки камней и воронки. Все вокруг покрыто толстым слоем черного пепла и песка. Руины домов почти не тронуты температурной эрозией – в этих краях
Как мне сказали, я лишился пальца именно в Преторохе – там, где войска Конфедерации понесли наибольшие потери. Может быть, препарат на меня просто не действовал?
Нет, вряд ли. Если я правильно понял прилагавшуюся к лекарству инструкцию, причин могло быть только две: либо местность настолько изменилась, что моей памяти было просто не за что зацепиться, либо я никогда здесь не бывал.
Последний вариант я исключал. Здесь во время боев я лишился пальца, и Конфедерация это подтвердила: вот уже тридцать лет мне выплачивают пенсию за боевое ранение.
Первое объяснение, пришедшее на ум, заключалось в том, что картины сражений запечатлелись в моей памяти такими же уныло однообразными, как и этот разрушенный ландшафт. Возможно, я упускал что-то существенное вроде запахов или летнего зноя. Но в описании к лекарству говорилось, что оно начинало работать под воздействием зрительной стимуляции.
– Возможно, эта штука действует на вас слабее, чем на других, – предположил Браз, внимательно наблюдавший за мной. – Или вам просто попалась бракованная партия. Сколько еще мы будем нарезать круги?
У меня оставалось еще шесть упаковок с таблетками. Препарат, несомненно, действовал на организм: холодный пот, одышка, боль в глазах – побочные эффекты налицо. Все, кроме главного…
– Черт, я думаю, мы действительно насмотрелись достаточно, – сказал я наконец Бразу. – Остановимся отлить, потом поедем назад.
Встав на обочине дороги под палящим низким солнцем, я каким-то образом окончательно убедился, что до сегодняшнего дня никогда здесь не бываk. Такое жуткое место просто не могло не впечататься в подсознание.
С другой стороны, аквалете было очень сильным средством. Настолько мощным, что его не так-то просто нейтрализовать.
На обратном пути в Консоле-Верде за рулем снова сидел я. Кондиционер имел только два положения: «очень холодно» и «выключено». Мы решили отключить его совсем и, опустив небронированные стекла, впустить в салон спадающий зной. В подступающих сумерках у этой местности проявлялась какая-то особенная, лунная красота. Она непременно должна была произвести на меня впечатление, но этого почему-то не произошло. Вот, кстати, еще одна причина, чтобы все вспомнить, подумал я. Что-то ведь случилось в тот год – что-то серьезное, после чего все прекратилось.
Когда дорога стала лучше и появились другие машины, Враз снова сменил меня за рулем. Я давно разучился самостоятельно ездить в транспортных потоках, к тому же здесь левостороннее движение.
Предчувствие внезапно нахлынуло на меня, когда из-за скалы показались первые городские строения. Мне даже стало трудно дышать, словно я слишком туго затянул галстук.
Все вокруг светилось и мерцало. Вот где я был. Здесь. На этой окраине.
– Враз…
Он съехал к левой обочине, и я услышал, как защелкала аварийка: клик-клик-клик.
– Вы… Во время войны вы находились здесь?
– Не знаю. Возможно. Я еще не понял.
На меня накатывало все сильнее и сильнее. Окружающее двоилось и плыло. Да я и сам как будто готов был раздвоиться.
– Давайте на другую сторону. – Сверкающий туман заволакивал глаза, и рассмотреть что-либо было невероятно трудно. – А вот это большое здание? Вон то…
– Вывески нет, – отозвался Враз. – Но над автомобильной стоянкой герб Конфедерации.
– Туда… поезжайте туда, скорее… Мне кажется, я теряю сознание.
– Быть может, наоборот… обретаете себя.
Салон машины постепенно таял перед глазами, потом какая-то сила подхватила меня и медленно повлекла куда-то вперед и вверх. Сквозь стены здания. По коридору. Сквозь запертую дверь. Прямо в один из кабинетов.
В кабинете сидел я, только молодой. Черная как смоль, аккуратно подстриженная бородка. Военная форма. Все пальцы на месте.
Большую часть стены за моей спиной занимала светящаяся таблица, я сразу догадался – нет, вспомнил! – что там может быть. По обе стороны компьютерной рабочей станции стояли два длинных стола, заваленных стопками гроссбухов и скоросшивателей, набитых бумажными документами и перепиской.
Моя работа заключалась в том, чтобы украсть планету у ее законных владельцев. Не целиком, конечно, а только права собственности на МРЗЭ – месторождения редкоземельных элементов.
Кроме них, на Секе не было ничего, что представляло бы для Конфедерации сколько-нибудь серьезный коммерческий интерес. После открытия связанного тахиона [49] началась разведка доступных месторождений диспрозия, необходимого для полетов в сверхглубокий космос. Автоматические зонды обнаружили диспрозий на похожей на Меркурий планете, обращавшейся вокруг желтого карлика Поуко – звезды, находящейся сравнительно недалеко от нашей Солнечной системы. Но примерно в это же время – вскоре после того, как первые тысячи колонистов рискнули начать освоение Секи, – кто-то из них наткнулся на огромные залежи диспрозия и других редкоземельных элементов в бесплодном аду Серраро.
49
Тахион – гипотетическая частица, движущаяся быстрее скорости света.
Это оказалось самое большое из когда-либо найденных на планетах месторождений диспрозия, да и добывать его здесь было намного удобнее, чем на рудниках Земли, не говоря уже о необитаемых, малопригодных для жизни планетах.
Колонисты прекрасно понимали, какое богатство им досталось, и вели себя предельно осторожно. Под шумок они протащили закон, по которому права на месторождения могли регистрироваться и передаваться исключительно на бумажных носителях, никакая электронная документация не допускалась. Затем в течение многих лет семьдесят восемь рудников Секи продавали лишь два процента добываемого диспрозия, а остальные девяносто восемь (больше, чем Конфедерация добывала на двух десятках других планет) припрятывали. Собрав достаточный запас этого стратегического сырья, рудники Секи могли в один прекрасный день стать на рынке диспрозия монополистами.