Лучшие годы жизни
Шрифт:
Лодок было много, но они не уходили далеко от берега, кружили неподалёку. Ближе к середине реки пространство оставалось почти пустым. Как только отчаливала очередная посудина с мертвецом, за ней следовали лодки с туристами, жадно следившими за погружением трупа в воду.
Добравшись до середины Ганга, лодочник бросил вёсла, чтобы дать пассажирам возможность насладиться видом Бенареса издали. Город напоминал картинку из книги сказок. Отсюда не было видно грязи, обшарпанных и заплёванных храмовых стен, не чувствовалось зловония, не оглушал общий шум. Отсюда город был похож на причудливое творение насекомых, выгрызших в белых и розовых камнях ровные ряды окошек и дверей. Дворцы магарадж громоздились друг на друга, отовсюду высовывались причудливые
– А можно ли посмотреть, как сжигают покойников?
– Можно. Тут всё можно. Бенарес открыт для всех, – отозвался лодочник и приналёг на вёсла.
Юрий повернулся к Татьяне:
– Как удивительно.
– Ты о чём?
– Этот город абсолютно открыт, не таится, не изображает из себя священного места. Он просто есть священное место.
– Тебе не верится, что такое возможно?
– Не верится, – признался Юрий. – Я привык, что всюду все лгут, прикидываются, натягивают на себя маски. Людям по жизни отведена какая-то роль, но они непременно стараются изображать что-то ещё, что-то постороннее, чтобы скрыть себя настоящих. А уж так называемые священные места тем более пронизаны духом лжи. Нигде я не видел, чтобы воздух был наполнен искренностью. И вот наконец я приезжаю туда, где всё настоящее. Индия не кичится своей святость. Святость привычна для этой древней страны и естественна, как сама жизнь. Ведь жизнь являет пример того, как самое чудесное и святое может сделаться в глазах человека скучным и даже неприглядным, потому что всё очень обыденно. Ты же видела, как в двух шагах от разложенных на песке покойников запросто сидит парикмахер и обслуживает клиентов. А по другую руку от покойника рабочие занимаются починкой вытащенного на берег баркаса. Здесь всё естественно.
– Может, и у нас в стране так же? Просто мы не замечаем этого?
– Не знаю, – пожал плечами Юрий. – Нет, пожалуй, у нас не так, совсем не так. И в Европе не так.
Вдоль берега было полным-полно всевозможных речных судёнышек, многие из которых давно уже не спускались на воду и служили пристанищем для тех, кто хотел получить за небольшую плату ночлег на Ганге.
Юрий улыбнулся и тронул Таню на плечо:
– Смотри!
Он указал на светловолосую девушку, почти девочку. Она стояла на носу прогнившей баржи, одетая в вызывающе открытый купальник европейского пошива, и бросала в Ганг латунную посудину на верёвке. Она ловко управлялась с той посудиной, поднимала её на борт, жадно выливала воду себе на голову, в блаженстве запрокинув голову, и снова швыряла верёвку вниз. Некоторое время они покачивались на волнах напротив неё, а она всё обливалась и обливалась, как заворожённая. На её груди пылал золотой католический крестик.
– Здесь куча европейцев, – сказал Юрий. – Складывается впечатление, что многие стремятся стать отшельниками, носят оранжевую одежду, спят на циновках, бреют голову.
– Мода на индуизм была всегда, – ответила Таня.
Обогнув пару лодок, с которых только что сбросили в воду мертвецов, они вскоре подплыли к тому месту, где грудой лежали бревна и доски и топтались около костров служители священного ритуала кремации.
– Глянь, – удивилась Таня, – никаких тебе церемониальных костюмов. Совсем обыденно, даже чересчур.
Люди, занимавшиеся кремацией, были одеты в потные майки, короткие просторные штаны или же в обмотки. Они суетливо носили дрова из грузовых баркасов.
– Давай чуть подальше, – Юрий тронул лодочника за локоть. – Вон туда.
Перед стенами храма происходило трупосожжение. Множество любопытных сидело на ступенях, поднимавшихся от реки вверх к храмовым воротам. По этим же ступеням бродили худые коровы, вылизывая грязные камни. Какая-то собачонка с облезлым хвостом выгребала что-то из груды остывших углей, возможно, не сгоревшую часть человеческого тела. Одинокая молодая женщина сидела возле завёрнутого в цветную материю мужчины и поглаживала тонкой рукой его лицо. Казалось, что она успокаивала его, убаюкивала. Её лицо не выражало горя, на нём лежала печать торжественного спокойствия. Рядом с той женщиной не было никого из родственников, она одна провожала умершего мужчину. Чуть в стороне от неё группа сосредоточенных стариков держала над водой укутанного в белый саван мертвеца и опрыскивала его водой, черпая её ладонями из реки. Ещё дальше на волнах покачивалась лодка, из которой готовились вынести покойника на берег. Его уже приподняли, но он выскользнул и громко стукнулся головой о борт.
Немного в стороне на сложенных дровах лежал другой умерший, которого заканчивали обкладывать ветвями деревьев.
– Остановимся, – попросила Таня.
Седовласый старик взмахнул связкой хвороста. Его товарищ заговорил, живо жестикулируя, и велел ему, судя по всему, размахивать получше, чтобы огонь разгорелся быстрее и был виден отовсюду. Собравшиеся возле костра певцы начали петь, иногда покрикивая и прихлопывая в ладоши. Пели они очень слаженно, громко, почти задорно. Все были весьма почтенного возраста, но их лица выражали не скорбь, а радость. Поголосив минуты три, певцы разом замолкли. Пламя костра вспыхнуло ярче. Теперь под треск дров затянул песню самый старый из присутствовавших. Через его лоб тянулись две проведенные желтой краской горизонтальные полосы. Он пел задумчиво, закрыв глаза, широко открывая рот. Он пел для того, чтобы подсказать душе, что ей надо последовать за дымом и подняться от погребального костра к небесам.
Огонь окутывал покойника с неохотой.
Одна нога, уже почерневшая от пламени, то и дело вываливалась из костра. Её приходилось заталкивать палками обратно но она упрямо выскакивала из-под поленьев наружу, будто покойник насмехался над стараниями живых людей.
Юрий спросил лодочника:
– Долго сгорает труп?
– Часа три-четыре. Я слышал, что многие родственники уходят от костра сразу после того, как огонь разойдётся, и не ждут окончания процедуры.
– Почему?
– Некоторые не могут сдержать своих слез. А индусы считают, что слезы родственника мешают гореть погребальному костру.
Юра повернулся к Тане:
– Насмотрелась? Поедем?
– Пожалуй.
– А вот хозяин пришёл, – негромко сказал лодочник и указал на только что появившегося на территории крематория крупного мужчину. Его волосы гладко расчесаны на пробор и мелко завиты за ушами. Он одет в белую рубаху и белые штаны в тонкую коричневую полоску.
– Раз в неделю он приходит сюда, просеивает пепел. Не сам, конечно, а его работники. Вон они шагают, корзины несут.
– Зачем он просеивает пепел? – спросил Юрий.
– Ищет золото.
– Какое золото?
– Кольца, украшения, серебряные и золотые зубы. Да, да, это целое дело.
За хозяином лениво шагали люди с большими грязными корзинами, некоторые несли лопаты. Хозяин взошёл по доскам на ближайшую лодку с навесом и устроился на корточках в тени. Рабочие принялись разгребать лопатами пепел, бросая его в корзины и спускаясь в реку. Там они, стоя по пояс в воде, окунали корзины в воду. Пепел всплывал на поверхность воды и плавал густой кашей. Если в пепле было что-то тяжёлое, то оно оставалось в корзине. Изредка рабочие вынимали что-то из корзин и протягивали хозяину. Юрий не смог разглядеть, что это такое. Возможно, золото, возможно, просто прибрежный камешек.
– Пожалуй, их улов не всегда велик.
Татьяна посмотрела на часы.
– Нам пора…
Вернувшись к тому месту, откуда началось их плаванье, они с удовольствием выбрались из лодки.
– Ноги гудят, – засмеялась Таня, – затекли.
Юрий достал из кармана бумажные деньги и протянул лодочнику.
– Спасибо, господин, – индиец сложил ладони перед своим лицом и несколько раз поклонился.
Юрий обнял Таню, поцеловал её в щёку и потянул за собой.
– Пойдём.
Неожиданно лодочник остановил его, взяв за локоть: