Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Сделав большой крюк, они оказались на узкой улочке, тянувшейся параллельно парку, прошли вперед несколько кварталов, затем вернулись назад и остановились под густой кроной дерева, растущего перед мрачным домом, похожим в темноте на средневековый замок. Прямо перед ними была узкая, предназначенная для прислуги лестница. Несколько минут они стояли не шевелясь. Кику велел подождать, огляделся вокруг, затем легко, точно белка, взобрался на старый орех. И снова затих на какое-то мгновение.
— За мной! — подал он наконец команду, хотя все еще не спрыгнул с дерева.
— Значит, "Три минуты против третьего рейха"… — внезапно прошептал Зуграву, и в голосе его послышалось легкое недоумение.
— Чему тут удивляться? —
— Нет, нет, все в порядке, — ответил Зуграву, однако чувствовалось. что он по-прежнему думает о чем-то своем.
Они неслышно поднялись по глухой лестнице, которая тянулась вверх узким серпантином, пока не оказались перед невысокой дверью, скрытой густыми ветвями ореха.
Кику приложил ухо к замочной скважине, долго прислушивался, затем легонько постучал одними кончиками пальцев. Дверь тут же отворилась. Они зашли в крохотную переднюю, однако Кику оставался на лестничной площадке.
— Не валяй дурака, проходи! — шепнул Волох, прижимаясь спиной к косяку двери и пропуская пекаря вперед.
Тот снял с головы шапку, зачем-то хлопнул ею о колено.
— Ну ладно, ладно, — сразу же, без колебаний согласился он. — Отойди от двери. Еще, еще! — Потом повернулся к Волоху спиной. — Вот здесь, у нее, будешь ночевать, — проговорил он, не называя хозяйку по имени, только взмахнув рукой в сторону смутной женской фигуры, чье дыхание явственно различалось в тесном промежутке между дверью и стеной. И добавил угрюмым, напряженным тоном: — На этой… — Нет, голос у него не дрожал, однако чувствовалось, что ему трудно договорить фразу до конца. И все же он договорил: — На этой кровати.
Воцарилась напряженная тишина.
— Ему нужно переночевать у тебя, — обратился он к девушке, и теперь в голосе его не было жестких нот — он внезапно стал каким-то вялым, намеренно, подчеркнуто безразличным.
— Хорошо, — отозвалась та. — Ты тоже останешься?
— Нет, уйду. Прямо сейчас.
— Когда же мы увидимся? — торопливо, обеспокоенно спросила девушка.
— Там будет видно… Ну, всего хорошего, — бросил он скорее Зуграву, нежели ей, и шагнул к двери.
— Что слышно насчет арестованных? Оставили в живых или нет? — спросил Зуграву у Волоха, когда тот уже готов был последовать за Кику. — Кажется, их было трое, не так ли? Я смотрел из окна…
— Да, трое, — спокойно, полностью владея собой, ответил Волох. — Нет, ничего не слышно. Скорее думал что-либо узнать от тебя. Интересуешься, конечно, потому что со мной все обошлось благополучно?
Как он мучился, как ждал со стороны товарищей хоть какого-то знака доверия к нему! Тем более что сейчас из руководства группы на свободе оставался он один… Никто ни в чем его не упрекал, не унизил ни единым скользким, двусмысленным намеком, и все же горький случай, когда он, Волох, заподозрив что-то неладное, не явился на строго секретную встречу, дал повод к размышлениям. Троих тогда схватили, Зуграву же в последнюю минуту успел убежать, и только чудо спасло ему жизнь — полицейские открыли по убегавшему огонь… Еще бы тут не задуматься! Зуграву, мишень номер один для оккупантов, едва не угодил под пули, он же, Волох, почему-то оказался вне опасности! Никто, разумеется, не мог заставить его рисковать, пойти грудью на штыки только ради того, чтобы снять с себя подозрение, — но тогда как, каким образом вернуть прежнее доверие? Потому он и взял на себя руководство операцией. "Три минуты…", по сути, полностью были его инициативой.
— Почему ты решил спросить о них?
— Просто вспомнил, — негромко ответил Зуграву. И внезапно добавил: — Дейч, Триколич, Вук… И все другие, которых схватила сигуранца раньше… Понимаешь, просто вспомнил!
— Кажется, пора идти! — нетерпеливо проговорил Кику. И обратился к девушке: — Разве ты забыла, когда мы должны встретиться?
—
— Вот и хорошо, — кончая разговор, сказал он.
Девушка вышла, проводила их до лестничной площадки. Там ненадолго задержалась, затем вернулась.
Свет лампы, хотя фитиль был выкручен, по-прежнему оставался слабым, и в полумраке трудно было разглядеть, как выглядит хозяйка. Тем более что она старалась держаться подальше от света. Единственное, что говорило о ее присутствии, были мягкие, еле слышные шаги — когда прошла к лестнице и снова вернулась в комнату… Поэтому человек, которому предстояло здесь ночевать, мог вовсе не принимать ее в расчет, считать, будто в комнате вообще никого нет. Так и в самом деле было лучше, он понял это, едва лишь взглянул на лавку, которую Кику назвал кроватью, и попытался прикинуть на глаз ее размеры — в длину, в ширину… Отвлек его все тот же мягкий, еле слышный шорох шагов.
"Держи ухо востро, человече!" — словно прошелестела за окном густая листва ореха.
Он повернул голову к окну.
— Лампу, наверно, стоило бы погасить. — Он взглянул на девушку: она как раз расплетала косу, но, встретив его взгляд, указала рукой на тонкую занавеску, нисколько, впрочем, не заслонявшую комнату от ночного мрака. Затем все тем же неслышным шагом подошла к лампе и подула на огонек. — Давайте ложиться, до утра осталось совсем немного.
"Не может быть, чтоб она не знала о завтрашней операции, — пронеслось в голове у Зуграву. — Знает. Без сомнения, знает… Но хорошо ли это?"
Между тем девушка щелкнула задвижкой на двери и стала снимать блузку. Впрочем, он не понял: возможно, только развязала на голове платок.
— Вдвоем будет не очень… — проговорила она негромко, почти что про себя, рассмеявшись, затем завернулась в какую-то темную ткань и легла, — …не очень удобно, тесно. Но ничего не поделаешь.
— Что вы, что вы, я лягу на полу.
— Да? — Голос ее сделался мягче, ласковее. — Тогда нужно выбросить за окно стол… Зачем было расти таким длинным?
"Метр восемьдесят сантиметров", — как будто оправдываясь, проговорил он про себя.
Не лучше ли было бы уйти отсюда? Впрочем, куда сейчас пойдешь? Он слегка приподнял занавеску. Орех утопал в желтом лунном мерцании, и Зуграву попытался определить, на какой высоте от земли окно. В общем, вполне сносно; если что-то случится, второй выход обеспечен… И решил остаться. Сел на стул, запрокинув на спинку голову, в который раз подумав о том, в каком странном положении оказался. И если б еще на этом все кончилось! Он даже не знал, куда его привели, кто такая эта девушка. Все, что было известно о ней, — это имя, Виктория. Волох также, наверное, знал немногим более. Похоже, она любовница пекаря, скорее всего бывшая… Или же обычная знакомая, из тех, что бывают пачками у молодого, неженатого мужчины. Правда, он слышал, будто Кику вполне надежный парень, однако близко не знал его. Возможно, Волох успел раскусить этого пекаря, и все же он, Зуграву, не имел права так слепо доверяться малознакомому человеку. Мда, не лучшим образом получилось… Он даже не успел хорошенько разглядеть девушку, разве лишь заметил, что у нее очень смуглое, как и у самого Кику, лицо. "Не получилось бы так, что в конце концов очутишься где-нибудь в цыганском таборе! — Он даже вздрогнул, поймав себя на этой нелепой мысли. — Поножовщина, стрельба посреди глухой ночи… Шатры, цветастые платки, гаданье, звон мониста…" И стал рисовать картины одна другой ярче — чтоб как-то убить время, главное же — не уснуть. "А что, собственно, знаю я о цыганах? — спросил он себя. — Ровным счетом ничего". Только то, что вычитал в книгах или слышал от людей: будто все мужчины у них головорезы, а женщины — колдуньи и гадалки. Самому же никогда не приходилось иметь дело с этими людьми, даже во время войны. Странно, странно… Ему показалось, будто он стал дремать.