Lurk
Шрифт:
В доме темно, но уютно. Стайлз идет следом за Лидией, решая проводить ее до комнаты. Свет не включен. Миссис Мартин почему-то не объявляется, и это радует Стайлза. С каждым шагом его намерение остаться здесь возрастает, а пальцы перестают быть ледяными, и кровь в них, кажется, что бурлит. Он смотрит на Лидию, вспоминает случившееся на песчаной отмели и чувствует злость, смешанную с отчаянием и подавленным состоянием. Стилински знает, что бывают ситуации, когда ничего и не надо говорить, потому что все настолько плохо, что лучше это не комментировать. Но ему до озноба
Она опережает его и первой разбивает хрусталь немой тишины.
— Ты можешь идти.
Они стоят перед входом в ее комнату. Лидия не оборачивается, стоит спиной, все так же непозволительно близко. Лица не показывает, голос не дрогнет, спина прямая, а в ее интонации — хлесткое безразличие. Мартин взяла себя в руки. Она всегда это умела.
— Я останусь с тобой, Лидия.
Ее имя ему почему-то нравится произносить. И эти слова — гораздо больше, чем «я люблю тебя», гораздо громче, чем крик, гораздо откровеннее, чем признание в чем-то отвратительном.
— Нет, Стайлз. Тебе лучше уйти.
— Я хочу остаться с тобой, — последняя попытка. Теперь — на тон ниже, Стайлз приближается к ней, практически нависает над ней. — Я не оставлю тебя одну.
— Я хочу побыть одна.
Никаких эмоций. Она молча открывает дверь своей комнаты, проходит внутрь и… захлопывает дверь за собой. Прямо перед носом Стилински. Грубо. Жестко. И никакой тебе благодарности. Никакой признательности. Стайлз делает вдох, а потом забывает как дышать. Внутри появляется что-то типа пластины, которая не пропускает воздух. Стайлз делает еще один вдох, закрывает глаза и решает взять себя в руки. Он списывает все на шок и травму, а потому разворачивается и направляется к выходу.
Он идет вперед, с каждым шагом ему все труднее и труднее дышать. Навязчивая мелодия из далекого шестьдесят девятого звучит в голове, пространство вокруг кружится, и когда Стайлз выходит на свежий воздух — он задыхается от обилия кислорода. Он чувствует поводок на своей шее, и каждый раз Лидия натягивает его, заставляя Стилински испытывать собачий кайф — задыхаться и задыхаться, пьянеть и пьянеть, воспринимая мир как галлюцинацию.
Стайлз будет очень рад, что когда (если) он отойдет от этого дурмана — он не будет помнить свою огненно-холодную грезу.
Комментарий к Глава 2. Зыбучие пески.
* The Stooges –I Wanna Be Your Dog
========== Глава 3. Головокружительно! Отвратительно. ==========
1.
На следующий день Лидия уже гордо шествовала по коридорам школы, и Вселенная будто и не заподозрила о том, что случилось на песчаной отмели. Пески поглотили случившееся, не позволяя ему вырваться наружу. Тайна осталась тайной. Мартин вынесла самый первый, наверное, жизненный урок — никогда не оглядываться назад. Нельзя смотреть на тех, кто остался позади.
Нельзя оборачиваться и возвращаться во вчерашний день.
Стоит просто идти вперед.
Она шла прямиком к своему шкафчику, пока остальные вроде бы и замечали изменения в ее взгляде, но не могли понять их природу.
Когда она подошла к шкафчику, то почувствовала его — его — руки на своей талии и тут же обернулась. Она вспомнила минувший вечер, вспомнила поддержку Стилински и его молчаливое: «С тобой все будет хорошо, только позволь мне заботиться о тебе». Она вспоминала тот автобус, то тепло и то спокойствие, в котором так сильно нуждалась.
Вспомнила, но все же нырнула в объятия Эйдана снова.
Второй урок, который вынесла для себя Лидия — надо уметь прощать. Ошибаться может каждый. И пусть она не перед кем не провинилась так, чтобы быть настолько великодушной, она решила пойти на компромисс. В конце концов, ей комфортно с Эйданом, и одна его оплошность ничего не меняет.
Лидия повернулась к парню, тепло ему улыбнулась, заранее зная, что такие вот ссоры заканчиваются примирительным сексом в кабинете тренера. Или в кабинете психолога. Или еще где-нибудь. И нет, Мартин не испытывала к себе отвращения, не испытывала отвращения к Эйдану и вчерашнему его поступку, она просто перешагивала и шла вперед.
Она улыбается, вглядываясь в глаза Эйдана, отмечая про себя лишь то, что молчание Стайлза было другим.
А потом она хватает Эйдана за руку и ведет прямиком к подсобке, выкидывая из памяти все ненужные мысли. Она слишком хороша для депрессий и меланхолий.
И она слишком хороша для Стайлза.
Девушка затаскивает своего горе-любовника в маленькое, тесное пространство, которое тут же начинает будто сдавливать. Дверь за спиной захлопывается — путей для отступления не остается. Лидия оборачивается, глядит на Эйдана, а потом целует. Целует так, что Эйдан ощущает боль, от которого подскакивает давление. Лидия прижимается, обвивает руками плечи и дарит всю себя, затирая события минувшего вечера.
Лидия целует, и это восхитительно.
У Лидии — теплые руки, которые прикасаются к возбужденному члену через ткань джинс, и это возбуждающе.
Лидия позволяет себя раздеть, и это невероятно.
Эйдан чувствует, что не может контролировать ситуацию, и Лидия нужна ему прямо сейчас. Если Мартин забывает о том, что случилось на песчаной отмели, то Эйдан и подавно. Он просто прикасается к совершенному телу девушки, прикасается к той хрупкости, которую вчера по неосторожности разбил, а сегодня залатал.
(Ему хватило пары смсок, букета цветов и сухих извинений — это так, по секрету).
Он прикасается к Лидии — и весь мир остается где-то за границами вселенной.
Эйдан усаживает Мартин на стол или еще какую-то поверхность, умело располагаясь между ее ног. Примирительный секс делает любой контакт более чувственным и страстным. Лидия снова прижимается, впиваясь в губы так, словно хочет растерзать их до крови, словно ей мало…
Она тянется к ремню, расстегивает его, оставляя засос на шее, словно клеймо, которое уже через секунду исчезает. Мартин не расстраивается, снова припадает к коже и в это время умело — почти профессионально, как отмечает про себя Эйдан — расправляется с ремнем. Пряжка лязгает, добавляет своеобразный шарм к мелодии сбитых дыханий.