Львиное Сердце. Дорога на Утремер
Шрифт:
— Леди Констанция, — сдержанно приветствовала королева герцогиню, присевшую в несколько небрежном реверансе.
— Госпожа королева, можно поговорить с тобой? — Почитая согласие Алиеноры само собой разумеющимся, Констанция подошла к алтарю.
— Я хотела бы просить об одолжении, — начала герцогиня, хотя ни в голосе её, ни в позе не наблюдалось ничего просительного — с ранних лет Констанция привыкла укрываться за гордыней как за щитом. — Не могла бы ты замолвить за меня словечко перед королём? Он заявил права на опекунство над моей дочерью прошлой осенью и отправил её в Англию, невзирая на существовавшую между мной и его отцом договорённость. Король Генрих обещал оставить при мне Энору
— Ты договаривалась с Генрихом, не с Ричардом. Неужели тебя действительно удивляет, что Ричард смотрит на тебя с подозрением? Сколько раз вступала ты в союз с его врагами? Сколько раз вёл Жоффруа бретонское войско против Аквитании?
— Я стремилась лишь защитить Бретань, обезопасить своё герцогство. Кому как не тебе понять это, раз Аквитания всегда была твоей путеводной звездой. Ради неё ты даже пожертвовала своим браком. Способна ли ты осуждать меня?
— Я не осуждаю тебя за преданность своему герцогству, — процедила Алиенора. — Твоя вина в том, что ты не учишься на собственных ошибках. Ты никогда не скрывала неприязни...
— Хочешь сказать, у меня не было причины для обид? Неужели ты забыла, что Генрих заставил моего отца отречься и удалиться в изгнание? Мне было пять лет, когда меня оторвали от дома и просватали за твоего сына. Да, я таила неприязнь, я ведь не святая!
— И не была доброй женой моему сыну!
Констанция охнула, потому как не ожидала подобного.
— Не понимаю, о чём ты, госпожа.
— О том, что ты делала всё возможное, чтобы настроить Жоффруа против его родных. Раз за разом ты побуждала его развязать войну против Ричарда, а затем побудила отречься от отца и заключить союз с нашим злейшим врагом, королём французским.
— Неправда! Я никогда не поощряла Жоффруа к этому. Встретиться с Филиппом в Париже было его идеей.
Алиенора даже не старалась скрыть недоверие.
— Я не перекладываю на тебя всю вину. Часть её должен нести Жоффруа, да и мой супруг. Но что мне точно известно, это что, если бы Жоффруа не отправился к французскому королю, он не принял бы участия в том турнире и был бы до сих пор жив.
Из-за такой вопиющей несправедливости Констанция утратила на миг дар речи.
— Как смеешь ты обвинять меня в его смерти? — воскликнула она, оправившись. — Я любила Жоффруа!
— Неужели? — скептически отозвалась Алиенора. — Что ж. не буду спорить. Я верю, что ты любишь и своих детей. Однако своей упрямой враждебностью к Ричарду ставишь их будущее под удар. Будь ты хоть наполовину такой умной, какой считаешь себя сама, ты бы это поняла. В Святой земле Ричарду будет грозить постоянная опасность, и, если он погибнет там, у него не останется иных наследников кроме брата и племянника. Твоего сына Артура. Любая другая на твоём месте сделала бы всё, что в её силах, чтобы заручиться расположением Ричарда, убедить его назвать Артура преемником на тот случай, если король умрёт, не обзаведшись сыном. Но как твоё стремление к мести сильнее так называемой любви к Жоффруа, так сильнее оно и твоей ответственности как матери и как герцогини. Потому как глупо полагать, что Бретани будет лучше под французским скипетром.
Отметая протесты Констанции, Алиенора властно вскинула руку.
— Говорить больше не о чем. Я не стану вступаться за тебя перед Ричардом. Пока ты не докажешь, что тебе можно доверять.
Пройдя мимо герцогини Бретонской, королева решительно направилась к двери. Внешнее её спокойствие было обманчивым, ибо выдвинутое против Констанции обвинение вскрыло рану, никогда до конца не заживавшую. Алиенора убедила
Констанцию затрясло — так сильны оказались её ярость и боль. Злилась она не только на Алиенору, но и на себя, так как осознала, насколько ухудшила положение дел, обратив во врага единственную женщину, способную ей помочь. Загубила единственный шанс вернуть дочь. «Я любила Жоффруа!» — от Констанции не ускользнула ирония факта, что она призналась матери Жоффруа в том, в чём никогда не признавалась ему самому.
Молодая герцогиня опустилась на ступеньку лестницы, ведущей на хоры, и сжавшись, обхватила колени, чтобы перестать дрожать. Как смела Алиенора назвать её плохой матерью? Родители Жоффруа так во многом не справились с воспитанием детей, прежде всего, заводя любимчиков. Для Генриха эту роль выполняли Хэл, а затем Джон, для Алиеноры — Ричард. Жоффруа всегда оставался забыт. Сам он неизменно клялся, что не повторит этой ошибки, что всегда будет отцом лучшим, нежели его собственный. Но ему слишком мало времени довелось провести с Энорой, сына же герцог не видел вовсе, потому как Артур появился на свет семь месяцев спустя после смерти родителя.
Слёзы заструились из глаз Констанции, но она заставила себя успокоиться, ибо какой прок плакать? Можно упасть на пол этой церкви и рыдать, и стенать до тех пор, пока не останется слёз, пока вопли не достигнут неба. Но Жоффруа не воскреснет. Ей так и предстоит мучиться рядом с мужчиной, который ей ненавистен. Её сыну по-прежнему будет грозить смутное будущее, дочь останется заложницей, а Бретань так и будет зажата между Англией и Францией, словно кролик, за которым гонятся два волка.
Констанция не слышала тихих шагов за спиной, и при звуке своего имени резко вскинула голову. Яростно вытирая слёзы тыльной стороной ладони, она хмуро посмотрела на непрошенную гостью. С самого приезда в Нонанкур Алиса Капет постоянно преследовала её, напоминая об общем прошлом. Это верно, что Констанция, Алиса и Джоанна прожили несколько лет при дворе королевы в Пуатье, но для дружбы требуется нечто большее, чем совместное времяпрепровождение. Правда крылась в том, что Джоанна была слишком мала, а Констанция и Алиса, пусть и сверстницы, никогда не питали симпатии друг к другу. Констанция помнила об этом, даже если Алиса и забыла, и едва сдерживалась, когда слышала из уст француженки воспоминания про едва ли не идиллическое детство. Не дав бретонке подняться, Алиса уселась рядом на ступеньке.
— Почему ты плачешь, Констанция? Что стряслось? Могу я помочь?
Сочувствие выглядело неподдельным, и к собственному отчаянию, Констанция рассказала, как пыталась заручиться поддержкой Алиеноры и вернуть дочь, но не преуспела. Казалось, будто слова слетают с губ помимо её воли, потому как сама она никогда бы не выбрала Алису в наперсницы. Но сказанного не воротишь, а в ответе Алисы читалось такое сочувствие и возмущение, что Констанция поделилась и тем, как люди Ричарда, буквально две недели спустя после его коронации, объявились в Бретани и увезли Энору в Англию.
— Её держат в Винчестере, — уныло закончила она. — И я понятия не имею, увижу ли её когда-нибудь снова...
Алиса настойчиво обнимала собеседницу за плечи, к изрядному недовольству последней. Но при упоминании про Винчестер француженка забыла про утешения и удивлённо посмотрела на бретонку.
— Энора не в Винчестере. Она сейчас в Нормандии, приплыла на одном корабле с королевой. Высадившись в Барфлере, мы направились на юг, в Нонанкур, на встречу с Ричардом. Энору же отослали в Руан. Ты разве не знала?