Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
И Алик, разувшийся в коридоре, сам увидел диванчик, на который прилег, не раздеваясь, и тут же заснул.
Утро настоящего, освещенного дневным светом четверга наступило для Алика только в одиннадцать часов. Он поначалу лежал с открытыми глазами, слушая по-военному ровное и четкое дыхание Рябцева и глядя в потолок. Потом, приподнявшись и опустив ноги на линолеум, он увидел капитана, спавшего на другом диване. Тот лежал, частично накрытый пледом.
Пока Алик думал, будить его или не будить, Рябцев сам открыл глаза, нашел несколько замутненным
Алик, положительно оценив тот факт, что одеваться не было нужды, так как поднялся он уже одетым, прошел на кухню и заварил себе чаю. За окном моросило, под домом темнел лесок и виднелась почти сливающаяся краской с этим лесом голубятня Рябцева. Где-то у соседей за стенкой громко говорило радио, словно само с собой. А хотелось тишины. И Алику удалось каким-то образом убрать из окружения своего слуха неприятный радиоголос. Он уже даже задумался о той проблеме, которая неожиданно заставила его заночевать в противоположном конце Львова. О решении этой проблемы. Он уже себе представлял, что его хлипкую, обклеенную всякой хипповской всячиной дверь можно просто поджать чем-нибудь, какой-нибудь стамеской снизу вверх, и тогда, возможно, язычок замка сам выскочит из паза. Сколько там этого язычка — сантиметра полтора, не больше. А стамеску можно будет попросить у соседей, у них наверняка есть. Да и у него самого в сарайчике имеются какие-то железки, оставшиеся от отца. Там тоже может оказаться что-нибудь подходящее для этой операции, которая уже не казалась Алику сложной и требующей особых умений и навыков.
— Что ж ты меня не будишь? — На кухню заглянул хозяин в темно-синих «боксерских» трусах. Лицо его из-за неполноценного сна еще не приобрело осмысленное выражение.
— Да я еще не в себе, — признался Алик.
— Завтракал? — Рябцев кивнул на холодильник.
Алик отрицательно мотнул головой и понял, что надо расчесать волосы.
— Ну посиди, а я сейчас! — Рябцев развернулся и ушел.
Через пару минут он еще раз заглянул на кухню, но был уже одетым и обутым.
— Карманы проверил? — спросил он. — Ключа точно нет?
— Нет, — выдохнул гость.
Хлопнула дверь. Стало тихо. И Алик заметил, что соседский радиоголос тоже замолк. Решение проблемы, как теперь твердо чувствовал Алик, было найдено. Оставалось только вернуться к дому, на Замарстиновскую. Но сначала надо дождаться возвращения хозяина, выпить с ним по чашке кофе, съесть по уже далеко не утреннему бутерброду и сказать большое человеческое спасибо за то, что посреди ночи бросился через весь город к нему, человеку, которому он ничем не обязан, на помощь.
Рябцев вернулся с пакетиком, из которого аккуратно выложил на кухонный стол перед гостем несколько яиц. Алик сразу обратил внимание на грязные руки Рябцева. «Наверное, что-то делал с мотороллером», — подумал он.
Рябцев, подойдя к мойке, налил себе на ладони средство для мытья посуды, долго и старательно
— Ну что, яичницу или, может, по парочке сырых выпьем? — снова обернулся он к Алику, вытирая руки кухонным полотенцем.
Алик задумался. Вопрос требовал сознательного ответа. В прежние годы, бывало, пил по утрам он по яйцу-другому, особенно после серьезного застолья. Делал дырку в верхнем кончике яйца, пробивал противоположный конец и высасывал содержимое за несколько секунд, предварительно бросив на язык щепотку соли. Теперь-то он не пьет так, как прежде. Да теперь и пить-то не с кем. Только с собратьями по духу из Прибалтики, но не так уж часто они приезжают. А когда приезжают — не выдерживает Алик больше двух-трех застолий…
Воспоминания об утреннем вкусе сырого яйца определили ответ Алика. И Рябцев обрадовался. Поставил на стол два блюдца, протянул гостю чайную ложечку, перенес с подоконника на стол наполненную солью солонку и уселся за стол так энергично, словно собирался не завтракать, а заниматься более ответственным делом, требующим решимости и энтузиазма.
Вскипел чайник. Запах молотого кофе взбодрил кухонный воздух.
Два яйца выпились так быстро, что Алик бросил хищный взгляд на три остававшихся яйца, переложенных на отдельную тарелку.
— Бери-бери! — кивнул Рябцев. — Время-то почти обеденное, да и неизвестно, когда ты теперь есть будешь!
«Известно, — подумал Алик, взяв с тарелки еще одно яйцо. — Если только захочется снова в центр выезжать!»
— Ну, извини, что я тебя домой не подвезу, — говорил минут через пятнадцать Рябцев Алику, завязывавшему шнурки на тяжелых ботинках.
— Да не надо. — Алик, сидевший на корточках на полу, бросил взгляд вверх, на хозяина квартиры. — И так уже слишком много для меня сделали!
— Ну, еще не слишком… Но кое-что еще у меня для тебя есть, — произнес Рябцев загадочно.
Алик поднялся, застегнул свою джинсовую куртку на все металлические пуговицы, не сводя взгляда с него.
Тот вытащил из кармана брюк и протянул Алику свернутую тряпочку.
Тряпочка показалась гостю тяжеловатой. Алик вытрусил из нее на ладонь ключ, липкий, то ли в машинном масле, то ли в какой-то смазке.
— Ты же замок не менял? — спросил Рябцев, в его глазах промелькнуло беспокойство.
— Последние лет тридцать не менял.
— Вот видишь, как хорошо! Иногда прошлое может тоже принести неожиданную пользу.
— Так это что, от моей двери? — удивился Алик.
Рябцев кивнул. Его лицо на мгновение приобрело виноватое выражение, почти сразу же изменившееся на выражение легкой, почти романтической грусти.
— Когда-нибудь я тебе расскажу о тех деталях твоей жизни, которые ты сам давно забыл… Если ты захочешь и если я буду в настроении… А вообще я из прошлого взял в настоящее совсем мало… Почти ничего. Да и то, что взял, по праву мне не принадлежит, вот как этот ключ…