Лягушка под зонтом
Шрифт:
Они довели свое дело до совершенства. Если их предок на небесах наблюдал за ними, то он должен был таять от счастья. А они были ему благодарны. Вложенные деньги окупились за полгода. Но больше всего заработали с помощью Зои Григорьевны. «Северный завоз» – эти два слова Ольга знала по прежней жизни на Крайнем Севере.
– Значит, так, – заявила Зоя Григорьевна в один из приездов. – Ваше мыло – это что-то. Сделайте мне... – Она назвала цифру, у обеих мыловарщиц глаза округлились.
– На этой кухне? – выговорила наконец Ольга.
– Снимите помещение. Но сварите к последнему рейсу... – Глаза их стали еще шире. Дата приходилась на середину лета. – Я подготовлю все бумаги.
Никогда
– Итак – объявила она в один летний вечер, – мы снимаем кухню в бывшем пищекомбинате, где готовили обеды для школ. Он идет под снос, но позже.
Мыльный промысел, как Ольга с бабушкой назвали свое занятие, приносил доход. Любовь Борисовна, у которой была к этому времени крепкая торговая фирма, брала их мыло охотно.
Более того, она продавала их мыло не просто так, а как произведение чистого искусства. Экологически чистого, уточняла она, когда ее покупатели, не впервые слышавшие слово «чистое» по отношению к искусству, озадаченно смотрели ей в лицо. Но потом кивали, восхищенно вдыхая неожиданно тонкие ароматы.
Она устраивала выставки мыла, требовала к каждой из них приготовить нечто особенное. Новый аромат, новую форму, наделить мыло новыми свойствами.
Ольга и Валентина Яковлевна делали мыло то с лепестками роз, которые просвечивали сквозь мыльное тело. То с карминными цветочками целебного каланхоэ, которые подмигивали из пены, вживленные в тающую мыльную плоть. А как хотелось откусить кусочек, чтобы добраться до реснитчатого среза киви...
Мадам, как они называли между собой Савоськину, заставляла Ольгу разъезжать по городам и городкам – Рязань, Владимир, Рыбинск, Ярославль, Брянск... Цифрам на спидометре ее «форда» удивлялся механик.
– Ты не перепутала, в какую сторону его скручивают перед продажей? – насмешливо спрашивал он Ольгу. – Сравнимо с таксистом.
– Таксистам не дают кредит в банке на машину, – отвечала она.
– Это точно. Но таксисты – ушлый народ...
В то время она уже с усмешкой вспоминала о том времени, когда не знала, чем привязать себя к Большой Земле. Когда хотела сделать это весьма глупым способом: без любви к мужчине родить от него ребенка. Без любви вообще не бывает гармонии. Неужели пошла бы на это, если бы не Надя и не фламенко?
Все-таки нет, не смогла бы. Человек, что бы он о себе ни думал, поняла Ольга с годами, может совершить только то, на что способен. Как бы жадно ни примерял чужую одежду, носить он ее не сможет. Она будет не по размеру, стеснять или болтаться.
Но все чаще, замешивая очередную порцию мыла, она не чувствовала прежнего азарта. Что дальше? Логично было бы открыть свою собственную фирму. Но ведь и этот путь – не ее пальто. Но на размышления времени не было.
Его вообще ни на что не стало, как только они с бабушкой занялись мылом. Даже тратить деньги. Это ведь тоже работа. А как же те, у которых денег больше во много раз? Ах, бедные богатые люди. Остановиться и передохнуть нельзя. Другие обгонят.
Им тоже не время останавливаться, если они не хотят выпасть из бизнеса. Первый звонок прозвенел – угроза штрафа. Ольга поняла, в чем дело. Мыло ручной работы пошло из-за границы – из Бельгии, Латвии, Франции. Да и питерские не спят, и на Урале начали варить похожее.
– Так что, Валентина Яковлевна, придется вам продолжать бизнес без меня, – сказала она себе, но еще не бабушке.
19
Мазаев тащил в дом все. Его квартира была не похожа на музей, но и на свалку тоже. Он безошибочно находил то, что нужно, и в тот момент, когда нужно. Владилен Павлович обладал зрительной памятью министра финансов на цифры бюджета страны.
Никита не знал, куда ступить. Он опасался раздавить что-то ботинками сорок шестого размера, опустился на диван, но тут же вскочил. В ягодицы впилось что-то острое.
– Не советую, – хмыкнул Мазаев. – Если делать харакири, то, сами знаете, надо вспарывать живот. Он спереди. – Мазаев хохотнул, подчеркивая нетривиальность шутки.
Подошел, отдернул полосатый плед. Никита увидел самурайский меч.
– За ним придут вечером. – Мазаев фыркнул, как большой кот, очень большой. Никита готов был тоже фыркнуть от мысли, которая явилась ни с того ни с сего: самые большие – это коты, лишенные естественной радости скальпелем ветеринара. – Я продал четыре похожих меча, – продолжал Мазаев, – людям из банка. А они, – расхохотался он, – на загородной пирушке стали ими рубиться. Понесли потери, конечно. Да нет, не людские, мечи в зазубринах. Век-то каков, сами видите.
Никита видел. Мечи шестнадцатого века, не стоит испытывать их на прочность.
– Сюда, пожалуйста, здесь безопасно, – Владилен Павлович указал на низкий стул. Спинку его, определил Никита, обтянули черной кожей не меньше двух веков назад. – Когда-нибудь я устрою здесь уборку. – Было ясно, что хозяин высказывал вслух желание, не сегодня явившееся ему. И тотчас о нем забыл.
Никита огляделся. Трудно сделать шаг, чтобы не наступить на саблю, не толкнуть деревянную лошадку с облезлым боком – коричневые пятна намекали на выбор мастером цветовой гаммы. Он уже слышал от Владилена Павловича принцип, по которому тот приносит вещи в свой дом.
– Я не слушаю тех, кто поет: «не повторяется такое никогда»... Все повторяется. Если кто-то владел вещью, всегда найдется тот, кто захочет ею владеть. Поэтому не важно – что, важно – какое...
Никита не спорил. В его словах он слышал правду – на самом деле стать первым обладателем чего-то рискованно. Не ты выбираешь старую вещь, а она тебя.
Он собирался продолжить мысль, но Мазаев перебил:
– Кто я такой? Научно-серый малообразованный подросток. – Не оставляя времени для вопроса, объяснил: – Собирательством занимаются те, кто в душе остался подростком навсегда. Я вас удивил? Но подумайте, Никита Тимофеевич, мы тащим в дом то, что кто-то уже отобрал для себя. За нас подумал. На что у нас-то хватило ума? Поймать миг удачи, взять что-то, это что-то отдать другому. За деньги. Я рыскаю по Европе, я знаю все блошиные рынки Бельгии, Франции, Испании, Греции. У меня шенгенская мультивиза, поэтому покупаю билет – и свободно машу крыльями. – Круглый Мазаев стоял у окна, на светлом фоне небесного моря он походил на жирного крылатого баклана. Не много ли сравнений, одернул себя Никита. Когда не можешь остановиться на одном сравнении, это значит, ты не понял человека.
Но Мазаев менялся, он походил – еще одно сравнение, с досадой поморщился Никита, – на человечка, рисованного компьютером.
– На этих рынках вы ищете что-то определенное? На заказ? – спросил Никита, наблюдая за хозяином.
Мазаев отошел от окна, протиснулся между столом и шкафом. Усмехнулся:
– И да, и нет. Я всегда расширяю рамки заказа. К примеру, меня просят привезти куклу. Антикварную. Просит неофит, он слышал, что антикварная кукла – вещь дорогая, и готов вложиться в коллекцию. Но знает мало. Хорошо, если ему известно, что антикварная кукла должна быть в возрасте его прабабушки, лет этак ста от роду. – Он поджал губы. – А коллекционная начинается от возраста его новой жены – от тридцати.