Лягушка под зонтом
Шрифт:
Хансута Вэнго продолжал:
– Куропатки перешли на землю, которую она считает своей.
Ольга смотрела на него. Значит, Куропач не с Зоей Григорьевной? Она ничего не говорила об этом. Впрочем, и так ясно, Куропач – ненец, земля атабасков не его... Но туда ушли птицы...
– Твои куропатки замечательные, – защебетала она, отмахиваясь от неприятных мыслей.
– Они должны остаться моими, – тихо сказал он.
– Но я их съела! – дурачилась она. – Куропач, расскажи лучше про жизнь в Хатанге.
– Я сплю и вижу, как мы с тобой снова идем на охоту за поселок...
Он посмотрел на часы, в тот же миг позвонил мобильный.
– Я приеду, – говорил он в трубку. – Какая улица? Не понял. Островитянова? Остров, понял.
Закрыл аппарат, положил в карман и сказал:
– Прости, Такутка, мы должны вернуться в Москву. Но прежде – вот это. – Он сделал неуловимое движение пальцами, Ольга заметила мелькание женских рук. На столе появилось блюдо.
– Что это? – спросила она, улавливая холодноватый запах рыбы. – Икра? Неужели взбитая икра лосося с оленьим молоком?
– Она.
– Как давно я это пробовала, – сказала Ольга. – Даже вкуса не помню. – Но узнала.
– Узнала, – кивнул Куропач.
– Так же, как тебя. С первого взгляда, – добавила Ольга.
Он чуть заметно усмехнулся:
– Но рецепт новый, с европейским вкусом, как говорят.
– Как и ты, – заметила Ольга. – Ты тоже не прежний.
Их вез в Москву тот же водитель, но дорога казалась Ольге другой. Она смотрела в окно машины и видела не Подмосковье, она видела Арктику в самом начале разноцветной осени. Она ехала по ней не на машине, а на мопеде, за спиной у Куропача, только много лет назад.
Она ощущала его запах, его не мог заглушить дезодорант. Но он не дразнил ее, как и прежде.
– Куропач, я рада, что ты снова появился. Ты вернул меня туда, куда мне так хотелось.
Он наклонился к ней, коснулся губами ее уха, за которое она заложила светло-рыжую прядь. Серебряное колечко-серьга качнулась.
– Я тебе позвоню.
Ольга вернулась домой рано, еще было совсем светло. Валентина Яковлевна удивилась:
– Не ожидала. Значит, на самом деле не свидание, а встреча одноклассников. – Взглянув на нее пристально, бабушка сказала: – Ну как? Пошла ли на пользу моя забота?
– Ты про что? – не поняла Ольга.
– Я рассказала тебе о трех категориях мужчин, если помнишь.
– А, ты об этом. – Ольга быстро посмотрела на нее. – Еще как пошла. Если бы не твои странные слова, которые теперь не кажутся странными, я могла бы доставить неприятности Зое Григорьевне. Которых, судя всему, у нее предостаточно.
Валентина Яковлевна кивнула.
– Так было всегда и будет всегда, – словно приговор, отчеканила бабушка.
– Что ты хочешь сказать? – Ольга поморщилась. Ее смущало отношение бабушки к Зое Григорьевне. Всякий раз в ее словах она улавливала насмешку. Совсем легкую, едва заметную, но она была.
– А то, что главная борьба в нашей жизни – это та, которую мы ведем с самими собой.
– Ты прямо как Куропач. Полунамеки, полузагадки, – отозвалась Ольга.
– А он-то тебе какую загадал? – Валентина Яковлевна засветилась от любопытства.
– Если я все правильно сложила, то не в его интересах, чтобы Зоя Григорьевна сделала то, что задумала.
– Ты насчет общины? – спросила Валентина Яковлевна.
– А ты откуда знаешь?
– Да все оттуда. Я все-таки много лет занималась Крайним Севером. Там, среди льдов, мысли не слишком скоро тают...
Ольга засмеялась.
– Ну вот, опять ты в своей манере...
– Ох, Ольга, мы меняемся так медленно...
22
На круглом столе гостиничного номера темнели вещи, белели бирки с номерами лотов.
– Вы только посмотрите, Никита, – не отрывая пылающие пламенем глаза, говорил Владилен Павлович, – на такую малость денег – столько добра!
– Но вы затем и ехали, – заметил Никита.
– Затем я тебя и взял, – в тон ему ответил Мазаев.
– Можно подумать, не вы сами выбирали, что купить.
– Может, и выбирал, да без вас не купил бы. Это я вам честно говорю.
– Например? – Азарт Мазаева заражал.
– Вот он, пример. – Мазаев взял со стола нож. – Меня смутила его неряшливость. Да, если оценивать по нынешним временам, видна неряшливость отделки металла. Посмотрите. – Он снял навершие рукоятки, которая болталась. – Представьте себе, этот металл – серебро. Такое темное, как чугун какой-нибудь. Я внял вашим словам о том, что когда-то серебро было доступнее и дешевле железа.
– Конечно. А этот нож – из тех времен, – сказал Никита.
– Вот! Что я говорил! Что я без вас?! – Он насадил навершие рукоятки на место. – Неплохо, да что неплохо – просто здорово, – бормотал Мазаев.
Никита слышал в его голосе какое-то особенное волнение.
Непохоже, чтобы Владилен Павлович так сильно радовался малым тратам. Сама поездка в бельгийский город Льеж – уже приличные траты. К тому же они не сразу помчались сюда, за сто километров от Брюсселя, а пробежали по столичным антикварным лавочкам. Владилен Павлович ничего там не купил – ни гвоздя, ни спички, как шутил он.
– Все – в Льеже, – с ясной суровостью в голосе усмирял свои желания, а они были.
Никита видел, как Мазаев с трудом, почти с собственной кожей, отлепил руки от миниатюрного пистолета, из которого после выстрела выскакивал острый клинок.
В Льеж они приехали засветло. Никита вышел из поезда первым и сразу почувствовал – этот город не вышел из первозданной старины, а это значит, что вещи, которые в нем, такого же разбора.
Он посмотрел на лицо Мазаева, устремленное вверх, как у охотничьего пса, который берет след.