Лягушки
Шрифт:
— Оно и понятно, — кивнула Ирина.
— Неужели тебе, Саша, — сказала, наконец, Антонина, — неужели вам с Еленой Михайловной нечего сейчас разъяснить нам… то есть мне, сестре, ведь мы… ведь я беспокоилась, места себе не находила, звонила уже и в больницы, и в морги… Конечно, я привыкла к твоим легкомыслиям, к твоим выходкам и исчезновениям… Но на этот раз я встревожилась всерьез, предчувствие дурного жгло меня… Возможно, я разобидела тебя своим вторжением в твою дачную жизнь… А мобильный твой до сих пор вне доступности… И сюда я явилась, чтобы записку какую-нибудь отыскать на столе и подежурить здесь на всякий случай… Может, и от тоски, не знаю… А ты дуешься на меня и даже позволяешь себе валять дурака…
— Могла бы сразу позвонить Дувакину, — хмуро сказал Ковригин, — и отменить свои опасения.
— Я и позвонила, хотя и не сразу, — сказала Антонина, — и услышала от него про Аягуз…
— И насчёт валяния дурака можешь успокоиться. У нас с Еленой всё серьёзно. Так ведь, Лена?
— Именно так, Сашенька! — подтвердила Хмелёва. Тут же Ковригин отругал себя. Что он лебезит перед Хмелёвой? Будто выпрашивает у неё разрешения на свои поступки. И Хмелёва хороша! Уже на "ты" и уже "Сашенька"! Впрочем, а как же ещё она должна обращаться к нему на людях?
— Тогда мне, дуре, — сказала Антонина, — объясните, что происходит.
— Объясню. Объясню! Но не сейчас. Потом, — сказал Ковригин. — А сейчас мы с Леной зверски голодные с дороги. Холодильнику нас, как я помню, пустой. Придётся сейчас выскочить в какое-нибудь кафе. Или в магазин.
— То есть ты намерен выставить нас из дома, — сказала Антонина, — так ничего и не объяснив?
Губы её снова дрожали.
— Ну, почему выставить? — воскликнул Ковригин. — Но мы и впрямь устали и голодны. Приглашаю и вас с нами в ресторацию. Хотя бы и в ливанскую. Она в соседнем переулке. А от объяснений сегодня увольте.
— Я могу обойтись стаканом чая, — сказала Хмелёва. — Заварка наверняка в доме найдётся. Зачем, Саша, обижать людей…
— А я не могу обойтись стаканом чая! — раздражённо заявил Ковригин. — И ни в чём оправдываться сейчас не желаю! Ко всему прочему нам завтра рано вставать!
— Почему?
— В ЗАГС идти с утра! В ЗАГС! Ты что — забыла? Или передумала?
— К чему такая спешка? — спросила Антонина.
— А к тому, — тихо, будто успокоив себя, произнёс Ковригин, — а к тому, что Елена Михайловна ждёт ребёнка.
Словами этими удивил и Антонину, и себя, и Елену Михайловну. Одна лишь подруга Ирина немедленно поинтересовалась:
— От кого?
— От Тушинского вора, — сказал Ковригин, — от Лжедмитрия Второго.
— Сразу от двоих? — Ирина уста свои не смогла сомкнуть.
— От одного, — сказал Ковринин.
Ирина задумалась. Похоже, выискивала в памяти нечто забытое и смутно известное. Но не выискала. И сегодняшние тушинские воры и лжедмитрии не приходили ей в голову.
— Сашенька шутит, — сказала Хмелёва. Ковригин напрягся. Но и интересно ему было: что возьмёт да и выкинет сейчас Хмелёва?
— Шутит Сашенька, — повторила Хмелёва. — Никакой он не Тушинский вор и, стало быть, не Второй Лжедмитрии.
То есть этими словами ожидание ребёнка Хмелёвой как бы потверждалось, а он, Александр Андреевич Ковригин, признавался (или "принародно" был объявлен) отцом этого самого ожидаемого ребёнка. Замечательно! Но вдруг и вправду Хмелёва беременна? Вот тебе и ква-ква! Барышня еще в Синежтуре обязана была объявить ему об этом. А стало быть, и предупредить об усложнении условий её же житейской задачи. Но теперь он имел причину отменить экстренные походы в ЗАГС и в милицию за пропиской. Или всё же стоило ему и дальше вляпываться в приключение?
— Да, дарлинг Тони, — протянула как бы в печали подруга Ирина, — твой братец этак потеряет всю квартиру…
— Давайте завершим обсуждение чужой для вас ситуации, — сердито произнёс Ковригин. — В особенности натощак.
— Согласна, — сказала Хмелёва.
"Согласна"! С чем она согласна? Во что втягивает его, Ковригина, эта лицедейка? Но сам-то он кто в этой истории? Увлёкшийся женщиной отрок (а в его возрасте — дурак) или азартный игрок (не исключено, что и охотник), задремавший было в сидениях над книгами и архивными листами?
Разберёмся. Позже разберёмся.
— Да, Ирина, — сказала Антонина. — Мы здесь лишние. И не только лишние, но и, как объявлено, чужие. А потому, Саша, я оставляю ключи от твоей квартиры. Держать мне их нет теперь никакой необходимости. А на письменном столе уже лежит твоя бумага с заявлением в правление садоводов о передаче мне всех твоих дачных прав и полномочий. Мне в этих правах и полномочиях нет нужды. Извини за то, что бестактно проявила беспокойство из-за твоей… из-за твоего отъезда. И счастливо. Совет вам с Еленой Михайловной да любовь. И не провожай меня до двери…
32
Ковригин присел на стул у письменного стола.
Только теперь ощутил, как устал за день.
"Какая же я скотина! — думал. — Обидел самого близкого мне человека! Шваброй бы погнать из дома эту синежтурскую красавицу и броситься за Антониной! Но куда же её погнать?"
— Александр Андреевич, — рука Хмелёвой нежно легла на голову Ковригина, снять её Ковригин не нашёл сил, а надо было бы, — вы расстроились. Из-за меня… А сестра у вас хорошая… И какая в ней порода…
А я… Как всё дурно вышло… Надо было мне сразу устроиться в какой-нибудь гостинице…
— Жалеть о чём-либо поздно и бессмысленно, — сказал Ковригин. — Это я пригласил вас в свой дом, и располагайтесь в нем хозяйкой. Но, конечно, если вам здесь некомфортно, и этому имеются причины, то сейчас же могу сопроводить вас и в гостиницу…
— Что вы, Александр Андреевич, — воскликнула Хмелёва, — мне здесь комфортно!
Руку нежную свою, возможно, уловив ощущения Ковригина, она при этом с его головы убрала.