Лягушки
Шрифт:
Нет. Свобода. Одна лишь свобода! От кабальных обязательств, пусть и принятых добровольно и с охотой, но по дурости и на время.
День был обыкновенный, желто-красно-зелёный, в осеннюю крапинку, не осчастливленный никакими зодиакальными предсказаниями и толщиной Луны, внесвадебный, однако у ЗАГСа асфальтовое пространство было забито тяжёлыми автомобилями с медведями, с пупсами над капотами и воздушными колбасами, явно — с фаллическими смыслами. Демографические салюты. Неужели и мне через полтора месяца придётся нанимать чёрно-праздничные чудовища
Но ведь через полтора месяца!
А сейчас можно было и не подниматься на второй парадный этаж. Заявления в мендельсоновы дни принимали где-то в углах первого этажа.
И это место было найдено.
Регистратор заявлений оказался существом мужского пола, на вид — "ботаник" или из "косящих от армии", может, он и впрямь накалывал на булавки сверчков с сороконожками ("и стоят в порядке тридцать три кроватки, в каждой по ребёнку, в каждой сорок ног…"), вспарывал лягушек и косил от армии, но прежде всего он был, как ощутил Ковригин, сетевой охотник (или охотник в Сети), в интернетной переписке — донжуан, ловелас, плейбой, казак Козьма Крючков, балагур из "Аншлага" Дроботенко, гонщик Шумахер, один из братьев Кличко. Причём женщины существовали в его сознании (или в сюжетах его трепыханий) экранно-плоскостными фантомами, правда, с обильным словарным запасом в саквояжах их интеллектов и душ. По плоскостной видимости Хмелёвой взгляд регистратора скользнул в мгновение, она его ничем не порадовала. Кстати, по странности, фамилия его была Цибуля-Бульский.
— Заявители, значит, у нас Ковригин Александр Андреевич и Хмелёва Елена Михайловна… — вяло бормотал регистратор.
Тут он вскинул голову:
— Ковригин и Хмелёва! Вас-то и ищут! У вас же сегодня свадьба! А вы пропали! Немедленно в зал бракосочетаний!
— Какая ещё свадьба? — удивился Ковригин. — Мы только сегодня решили подать заявления. Долго шли к этому…
— Сашенька, а может, ты ошибаешься? — робко вступила Хмелёва.
— Естественно, Сашенька ошибается! — весело произнес регистратор. — Вот, посмотрите.
И Ковригин увидел в мониторе документ двухмесячной давности. В нём означенные Ковригин и Хмелёва просили зарегистрировать их гражданское состояние. При этом Хмелёва Елена Михайловна просила оставить ей фамилию родителей. Договорённость об этом с будущим мужем имелась…
— Вас ждут и ищут! — заключил сетевой охотник. — Вы поломали график! И вам надо поспешить! Сегодня именно свадебный день.
— Но… — нерешительно произнесла Хмелёва.
— Что — но? — насторожился регистратор. — Вы передумали?
— Нет, — тихо сказала Хмелёва, но было заметно, что натуру её грызут сомнения. — Но ведь это такой праздник, а я в пятикопеечной юбчонке и в свитере. Это нехорошо.
— Нехорошо, — согласился Ковригин. — Запамятовали в горячке буден. Но исправимо. Отложим свадьбу на полтора месяца. И пошьём платье, для пира на весь мир. Для ковровой дорожки в Каннах! Это возможно?
— Возможно! — обрадовался идее Ковригина регистратор. — Приму ваше новое заявление сегодня, и через полтора месяца снова пожалуйте к нам!
Каждый из дней откладываемого срока поплыл перед глазами спасательным кругом. Сорок пять спасательных кругов!
— Ну уж нет! — вскричала Хмелёва. — Никаких отсрочек! Сегодня и сейчас! Да разве и могут какие-то юбчонки со свитерами принизить наши чувства и их искренность! А, Сашенька?
— Не могут, — мрачно согласился Ковригин.
— Тогда прошу пройти куда следует, — энергия распорядителя сразу ощутилась в словах регистратора, этому молодцу яппи никакие кризисы, похоже, не могли помешать в карьерных вращениях и подскоках, — и заранее поздравляю… Для начала — с медной свадьбой и вторым мальчиком, огольцом и егозой…
— Спасибо, спасибо, Цибульский, — сказал Ковригин, — душу согрели, вот только жена моя… невеста пока что… детей иметь не собирается… К тому же я добровольно прошёл стериализацию…
— Я не Цибульский! — будто бы перепугался регистратор. — Я — Цибуля-Бульский. Я вам паспорт покажу. Цибульский — мой дядя. И он не в Москве. Он в Синежтуре. И он не такой олух, каким является.
— А как же мы будем без свидетелей? Без подруги невесты? Без друга жениха? — сомнения снова вернулись к Хмелёвой.
— И без Мендельсона? — не смог удержаться Ковригин.
— Ну, без Мендельсона-то можно, — успокоила его Хмелёва.
— То есть вы всё же намерены перенести бракосочетание? — спросил регистратор.
— Ни за что! — воскликнула Хмелёва.
— Ни за что у вас не получится, — покачал головой регистратор. — Получиться у вас может лишь за что. Деньги у вас есть?
— Разве мы похожи на людей, — с гонором варшавянина поинтересовался Ковригин, — у которых нет денег?
Регистратор оглядел Ковригина и Хмелёву со вниманием, и Ковригин понял, что именно на таких людей они с невестой и похожи.
Тут бы ему вывернуть карманы, обнаружить пустоту в них и продлить на испытательный срок в сорок пять дней неописуемое блаженство предбрачного состояния, но Хмелёва опередила его:
— Сашенька, разве ты не взял из дома деньги?
Это было унизительно, это был дурной тон, но Ковригину пришлось запускать пальцы в верхний карман замшевой куртки и предъявлять регистратору, а главное — соблазнённой им женщине — пачку денег, свидетельство его финансовой самодостаточности.
— У нас и дома есть, — успокоила регистратора Цибулю-Бульского Хмелёва.
— Замечательно! — регистратор одобрил пожелавших брачевания с утра, возможно, натощак. — Раз такое дело, можете заказывать и в долг, например, в свидетели хоть бы и бомжей, специально выписанных из Барабинских степей с таёжными дворнягами при бельмах на глазах. Из Большого — арфу любую, можно и не одну, а восемь штук — для Меньдельсона-то-Бартольди. Марш из его из "Сна в летнюю ночь" — пошлый, но для кризиса хорош, в меру дешёвый…
— Нас кризис не пугает, — важно начал Ковригин, но сейчас же придушил в себе бахвала. Шею тому свернул.