Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
Я поймал себя на мысли, что рисовое вино на самом деле не так уж плохо – чуть смолистое, с приятнейшей кислинкой. Ночь была прохладной, чадящий дым масляных плошек – почти сладким. В дальнем конце двора раздавались ритмичные хлопки и вопли: это нетрезвый господин Ду танцевал тюркский танец с мечом, бешено кружась на месте.
И вдруг произошло что-то непонятное. Тех, кто помоложе, начало как будто сдувать ветром с ковров и подстилок. Моё поле зрения начали заслонять фигуры поднимающихся с мест людей; нервно закачались огни светильников. Плоские пьяные лица на глазах менялись, становясь жёсткими. Обмениваясь короткими спокойными репликами, солдаты и офицеры быстрым и уверенным шагом двигались с гостиничного двора к слабо освещённым коновязям.
Я бросил на ковёр несколько монет и тоже вскочил на ноги. Я прошёл достаточно войн, чтобы усвоить: если в действующей армии – или пограничном округе, что почти одно и то же, – происходит что-то непонятное, если так много вооружённых людей разом идут к коням, то безопаснее оказаться среди них, чем сидеть и ждать неизвестно чего. Особенно если на тебе нет брони и ты чувствуешь себя голым, как червяк шелкопряда перед заколкой для волос. В такой ситуации твоя броня – это стена солдатских тел вокруг.
У коновязи я столкнулся с господином Ду, который, к моему уважительному удивлению, явно руководствовался той же логикой. Он неприязненно посмотрел на меня, кивнул и исчез в темноте вместе со своим посредственным конём. Мышка с тоской протянула к своему уносящемуся четвероногому другу нос.
Глухой грохот копыт постепенно наполнял улицы. Тёмные конные толпы на глазах оживали металлическими проблесками – из седельных сумок на скаку с лязгом извлекались броня и вооружение.
Вокруг меня была высококлассная армия. Никто не кричал и не вопил. Никто не загораживал улицу. В темноте звучали спокойные краткие команды, ровные цепочки всадников уверенно текли в сторону южных ворот города, а потом вон из них-и я за ними.
«Но ведь юг – это в сторону сердца империи, а вовсе не в степь, – подумал я, переходя вслед за всеми на рысь. – Что это – большая война? Фэньян обошли?»
По дороге неслись уже хорошо организованные конные отряды. Люди, успевшие нацепить броню, каким-то образом оказывались впереди. По бокам мелькали тёмные фигуры охранения.
– Й-я-я-я! – раздался крик откуда-то из черноты. И потом, оттуда же, – ржание далёких лошадей.
Повинуясь негромкой команде, мой отряд двинулся в голую степь, туда, где мигали редкие огоньки; никто не отстал. Большие тюркские луки один за другим появлялись в левой руке то одного всадника, то другого.
Из тьмы донеслись тоскливые звуки, похожие на голос флейты, тянущей печальную ноту. Один голос, другой, третий.
– Ветер и флейты… ветер рыдает над степью голосами варварских флейт… -услышал я знакомый голос над ухом.
– Это не флейты, господин Ду,– не без удовольствия сообщил я невесть откуда взявшемуся моему тюремщику (он, похоже, всерьёз старался меня охранять). – Это такие свистки, которыми тюрки степей подзывают лошадей. У каждой дудочки – свой голос. Лошадь узнаёт его среди всех других.
Басом загудели тетивы вокруг меня. И отряд ещё быстрее устремился к приблизившимся огням, затем разом перешёл на галоп.
Столь блестяще выученного войска я не видел никогда.
А потом нас обогнали справа и слева невидимые во тьме другие отряды, наши же люди перешли на шаг, и напряжение исчезло. Мы были у каких-то длинных высоких стен, освещённых редкими масляными плошками. Под стенами дёргала ногой умирающая лошадь и лежало несколько тел в чёрных лужах.
– Они напали на склад, – раздались голоса. – Растащили бы – глазом не моргнёшь. Кажется, мы успели. Склад цел.
– Я думал, что с киданями мир, – сказал я соседнему пограничнику.
– Ну, вообще-то мир, – кивнул он, без особого интереса осматривая мой гражданский наряд. – А вот эти грабили и будут грабить. Это, наверное, опять Лоуланьский князь. Ему каган не указ. А может быть, и указ – кто же их там знает.
– Кто такой Лоуланьский князь? – спросил я, переводя дыхание.
– Да один владыка ада знает, – равнодушно ответил воин и зачехлил ненужный уже лук. – Кто угодно в степи назовётся этим самым князем и рванёт через границу грабить. А что зимой будет, когда с кормом для лошадей начнутся проблемы, – не передать… Вот это у нас и называется миром, согдиец.
И тут по рядам как будто прошёл вздох. Всадники начали вытягиваться в струнку, становиться теснее. Впереди начало образовываться пустое пространство вокруг группы конных, остановившейся у стены с качавшимися по ней конусами света. Предводитель этого отряда, напоминавший водружённую в седло бочку для купания с торчащей из неё большой головой, недвижно застыл над телами погибших. Потом втянул голову в плечи и нахохлился, как большая хищная птица.
Рядом со мной я опять увидел господина Ду – он неподвижно смотрел на этого человека широко раскрытыми глазами.
– Ты зачем приехал, отец, мы все уже сами сделали, – прозвучал весёлый крик. И смех на несколько голосов.
Я прикоснулся носком к серому боку Мышки, попросил соседей посторониться и медленным шагом начал приближаться к светловолосому великану. Тот попытался сфокусировать на мне водянистые глаза. Он, очевидно, был так же пьян, как многие из собравшихся в боевые отряды.
– Господин цзедуши трёх округов, славный полководец дома Тан,– поприветствовал я его на ханьском. И продолжил, переходя на согдийский: – Давно не виделись, братец.
ГЛАВА 11
ПОЛКОВОДЕЦ
«Отец, что я сделал не так?»
Смешно: вот уже сколько лет мне некому сказать такие слова, а я все не могу к этому привыкнуть. Как и к тому, что я давно уже должен сам принимать решения, от которых зависят жизни очень, очень многих людей.
Вот и сейчас сведения, которые я увозил от великого полководца, были такими, что я начал размышлять на странную тему: а если на обратном пути в столицу я внезапно умру от простуды? Что тогда случится с моей страной и всем миром?