Любимые не умирают
Шрифт:
— Ребята! У меня уже детсад. Подождите! Ведь едва успеваю! — взмолилась Никитична.
— Все мам! Этих троих растим, больше не рожаю! — пообещала невестка.
Она так и не узнала, почему ее Вася перестал навещать родителей, с чего так резко изменилось к нему отношение в родной семье. Сестра перестала разговаривать с братом, смотрела на него зверем. Отец с матерью уже не приглашали сына на праздники, не поздравляли его с днем рожденья, не дарили, как раньше, подарков. Даже на Радуницу не звали с собой на могилы родителей. Когда невестка попыталась узнать, что произошло, за что обиделись на Васю в отчем доме, ей никто ничего не сказал. А сын и сам обходил стороной
Васька и не предполагал, что он никогда не будет прощен семьей, и не любил вспоминать тот морозный день, заснеженный, хмурый лес, пузатые, холодные сугробы...
Катька тогда орала на весь свет, проклинала брата, желала ему самой лютой и грязной смерти, грозилась убить, вслух жалела, что не сделала это раньше. Он так и не попросил у нее прощенья. Знал заранее, все бесполезно, сестра будет помнить всю жизнь зло, какое он причинил ей.
Нет, Васька не раскаивался в случившемся и через годы, хотя ни раз видел слезы в глазах сестры, ставшей девушкой, и матери. Приметил злые огни в глазах Кольки. Мигом понял, тот знает все, а значит, одним врагом у него прибавилось. Ольга Никитична вовсе охладела к сыну. Даже когда тот заболел двухсторонней пневмонией, не навестила и не проведала. Будто все отгорело и оборвалось в сердце к Ваське. Его презирали и перестали молиться, его вычеркнули из душ...
Да, никто в деревне не узнал о случившемся. Но над головой человека повисло проклятье родных. Мужик со временем стал понимать, что случившееся не пройдет бесследно, когда-то за него придется ответить...
— Как же я родила такого? Почему он это утворил? Где, когда просмотрела сына? — мучительно вспоминала Никитична. И в каждой неприятности дочери видела вину сына. А Катьке и впрямь доставалось тяжело. В новой семье ее не признавали. Колька открыто, даже при своих друзьях, называл бабу блядью, подстилкой брата. И рассказал своей матери, кто и как лишил Катьку невинности. Евдокия, узнав подноготную, за голову схватилась, ужасалась, на ком женился сын, из какой семьи взял девку, зачем связался с нею? И навсегда потеряла уваженье к семье Федотовых.
— Скоты! Звери! Грязь!—думала о них и морщилась брезгливо. В том, что случилось с Катькой, она винила всех поголовно.
Ольга Никитична поняла, как воспринимает ее Евдокия и полностью отошла от нее, не общалась, не звонила и не говорила о сватье, словно той никогда не было в числе родни.
Их невидимой нитью связывал Димка. Но и эта тонкая цепочка оказалась хрупкой.
Ольга Никитична, как всегда, обрадовалась приезду дочери с внуком. Они появились под самый Новый год. И женщина загодя наготовила всего вдоволь. Напекла пирогов, они как никогда удались, бокастые, румяные, вкусные. Котлеты и винегрет, жареная рыба и пельмени, на столе не хватало места блюдам и тарелкам.
Женщины накрыли на стол. Внуки играли в прятки, Силантий держал на руках Димку. Он был самым младшим в семье и только присматривался, как играют двоюродные братья. Мальчишка вскоре понял принцип пряток и звонко смеялся, глядя, как веселятся дети.
Никто не знал, о чем тихо секретничали на кухне женщины. А разговор у них шел серьезный:
— Мам! Можно я оставлю у тебя Димку?
— Конечно! — мигом согласилась Никитична.
— Я ненадолго, дня на три, не больше...
— А что случилось? — спросила Ольга.
— Опять забеременела,—
— И что с того?
— Аборт хочу сделать?
— Зачем? Почему не родишь?
— Мамка! О чем ты? Этого не знаю, как поднять, совсем измучилась. Колька хуже зверя. Вконец загрыз, все ему не так. Уже жизнь опаскудела...
— Он знает про беременность?
— Сказала дура!
— И что? — строго глянула на дочь.
— Вовсе ошалел, чуть ни под потолок от злости взвился. Брехаться стал, мол, от этих пеленок не отчихался, ты новую срань хочешь приволочь, совсем из дома сживаешь. Я, что, идиот, кормить ораву, какую ты наваляешь? Понравилось просираться полудурке! Заткни свою мандолину! Хватит с меня и одного! Умеют же другие бабы не цеплять! — орал как бешеный.
Бросай ты его! Возвращайся домой! Сколько с мим мучиться? — разозлилась Ольга, багровея.
— Вот и я ему сказала, чтоб яйцы себе откусил, тогда никаких морок не будет,— рассмеялась Катька и продолжила:
— Я думала, он своим хреном подавился. От злобы ему дышать стало нечем. Глаза на лоб полезли, да как завопил козел:
— Ты, дура, что несешь, звезданутая? Иль в тыкве заклинило по фазе? Да мне другую бабу найти проще, чем выссаться! Она мне на уши транду не повесит! Чтоб я из-за какой-то мандавошки себя калечил? Не дождешься! Дешевле тебя в ванне утопить и сдернуть в толчок, суку подзаборную! Экая кляча, а на что замахнулась!
— Ну, так всю ночь базлал, достал до печенок недоносок. А утром пошла к врачу. Она посмотрела, сказала, что беременность небольшая, я и записалась к ней на очередь. Оно и правда, зачем нищету плодить? Коль ребенок не нужен, рожать несчастным не стоит.
— Сами бы вырастили!
— Куда их? Да и я уже решилась. Завтра утром уже все, освобожусь.
— Прямо на праздник?
— У них очередь большая. Я попросилась, понятно, не за спасибо, уже заплатила...
— Не поспешила?
— Наоборот! Медлить нельзя...
Катька не засиделась и последним автобусом уехала в город, оставив сына в доме родителей.
Отметив Новый год, семья Федотовых рано утром пошла на работу. Праздники в семье не затягивались.
Катька не приехала через два дня. Лишь на Рождество Христово выехала в деревню. Аборт ей сделали, но прошел он не без осложнений. Поднялась температура, Катя потеряла много крови. Врачи велели ей отлежаться и отдохнуть. Но куда там? Переживала за Димку. Впервые оставила у родителей одного и надолго. Катька еще во дворе услышала истошный крик Димки и влетела в дом фурией. Сын лежал на полу, в одной распашонке. Он был привязан к кроватке, какую, проснувшись, сильно раскачал. Она перевернулась, вместе с нею упал мальчонка, ударился лбом и коленками, закричал от страха и боли, звал взрослых, но никто не подошел, все были на ферме, а Димка никак не мог освободиться от пояса, каким был привязан к койке и отчаянно кричал. Он замерз на полу, проголодался.
— Сынок! Димулька мой! — разрыдалась Катька, прижав к себе сына.
Женщина быстро одела, укутала малыша, потом, вспомнив, накормила и написала записку:
— Я думала, что вы родители и доверила ребенка. Вашего внука! Как я пожалела о том! Он чуть не умер. Вовремя успела. Больше никогда не привезу сына и сама не приеду! Вы звери! Я не хочу вас знать, нет у меня родни! Прощайте! — оставила записку на столе и, взяв Димку, ушла из дома.
...Когда Федотовы пришли на обед, Ольга сразу увидела записку, прочла, подошла к перевернутой кроватке, поняла, что произошло и, схватившись за голову, села на кухне. Заломило сердце, перед глазами искры кружат вихрем.