Любимые не умирают

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Эх-х, Катя, какая жестокая. Ведь ни на гулянье, ни на пьянке, на работе были, сама знаешь. В наши годы люди уже отдыхают. Только на легкую работу соглашаются, берегут здоровье. Им дети помогают. А нам от кого ждать ту помощь? Не с добра чертоломим с Силантием и не от жадности. Вам помогаем изо всех сил. Только благодарность от вас черная, хамская. Да разве хотела Димку обидеть? Ведь он мне дороже всех. Но разве поверишь теперь? Или ты скажешь не ходить на работу? А как жить будем, дурочка? Тебе своей зарплаты и на полмесяца не хватит. Если

без нашей помощи останешься, вовсе пропадешь, глупая! И твой Колька тебя вместе с Димкой прогонит. Он копейки не даст. Чего уж так взвилась? Пока что мы нужны вам, не приведись случится наоборот, хоть живьем на погост беги!—лила слезы баба.

Силантий, вернувшись из сарая, увидел пустой стол и плачущую жену. Та записку дала:

— Читай...

Человек руками развел:

— Ну, что тут мусолить? Остынет, одумается, сама прибегит. Ни характер, кипяток. А притом мозгов нету ни на щепотку. И ты об ней не переживай, слышь, Олюшка? Погоди, какая-нибудь нужда тюкнет в сраку, Катька и объявится. Я ей этой запиской всю наличность побью,— обещал Силантий жене.

— Я ей в прошлом месяце на телевизор деньги дала,— созналась Ольга тихо.

— А я на стиральную машину. С каким-то автоматом, прости меня Господи! Так и не понял, к чему стиралке ружье? Для кого и зачем? Катька брехала, что та машина не токмо стирает и полощет, а даже выкручивает белье досуха, да так что враз под утюг можно забирать. Сказывала, особо удобно с детским! Вот и дал денег. Довольна была, когда купила. А теперь жир в жопе завелся. Ненужными поделались своей дочке. Ну и ладно, зато мы друг у друга есть и трое внуков. Этих у нас не заберут и не отнимут.

— Ох, Силантий! Миленький ты мой! Не успеешь оглянуться, как в армию их заберут. А вот вернутся ли они в деревню, то неведомо никому.

— Ладно тебе сетовать, солнышко мое! — подсел к накрытому столу и продолжил:

— Нынче пошел за комбикормом, покуда его выписал, в правленье участковый приехал. За Нюркой Валовой, ее старая бочка и вовсе с ума сошла.

— Ты это о ком? — не поняла Ольга.

— Про Нинку Валову сказываю. Может, помнишь, она с пчеловодами работала. Опосля сын забрал ее в город. Она там у него спилась. Сколько лечили, не помогло. Даже в больнице держали, где забулдыги лечатся от глюков. Нинка сбегла оттуда к бомжам и сделалась этой — наркоманкой. Насовсем втянулась и, чтоб ты думала, свою дочку продала за ту гадость.

— Не поняла! — уронила ложку Ольга и спросила:

— Зачем наркоманам Нюрка?

— Видать и этому говну когда-то баба требуется. Вот Нинка и продала ее. А участковый предупредил, если мать позовет в город приехать, из деревни ни ногой. А Нинка уже сколько раз звонила, говорила что болеет, звала проститься. Анька уже на выходной собралась поехать. Но участковый предупредил, мол, коли появишься в городе, за последствия не ручаюсь. Сыну Нинка рассказала, тот в милицию позвонил. А в прошлом годе своему внуку грозила, мол, продам за наркоту. Вот

тогда и выперли ее из дома. А участковый так и сказал, что Нинка Валова своей смертью не сдохнет. Ей помогут многие...

— Видно всех достала! — согласилась Ольга. И сказала устало:

— Наша Катька, видно, не скоро приедет.

— Ой, уж так присохнет она в городе. Еще когда Димку привезла, мылилась подле меня. На пылесос клянчила. Он ей дозарезу нужным сделался. Так что готовься Никитична! Нет нам с тобой покоя. С нашими не соскучишься и про отдых не помечтаешь, кроме как в сказке.

— Силантий! Как же быть? Невестке сапоги купить надо. Не будет же в валенках ходить. Ведь не хуже других,— вспомнила баба.

— Сама в чем ходишь? Не иначе, как в валенках! — рассмеялся Силантий.

— Я старая, мне другой обуви не нужно.

— Ты мне закинь, вначале тебя обуем. А детки нехай сами про себя заботятся.

— Куда мне сапоги надевать, в свинарник что ли? К чему деньги изводить? Давай невестку обуем, не то перед людьми станет совестно.

— Почему она не видит, в чем ты?

— Да будет ворчать, придет и ее время бабкой стать. Пока молодая, пусть жизни радуется. Годы, как вода, незаметно уходят. Кажется, только вчера с тобой поженились, а уже четверо внуков. И не заметили, как сами состарились. Болячки одолевать начали,— взгрустнула Ольга.

— Делай, как хочешь. Но и мне обидно бывает, когда детей жалеешь, а они вот эдакое пишут нам.

— Прощать надо, так моя бабка говорила. А уж она знала жизнь...

— Сколько ж их прощать-то? Все ждем, когда поумнеют? Оне никак не дозревают! Уж сами детей народили, да вот безмозглые так и живут.

— Это у Катьки погано. У Васьки дома и на работе все путем, везде ладится,— говорила Никитична.

— Кой там? Невестка жалилась мне, говорила, что Васька погуливает. Домой приходит поздно и выпимший...

— Ну, я его прихвачу на шкоде, всю душу с него вытряхну. Только этого нам недостает, чтоб его деревня козлом ославила. Он думает, барбос, что трое Мальцев у него растут? — вскипела Никитична. Ей стало обидно, что ее сын так и остался холодным к своим сыновьям. Ведь вот каждый год она с Силантием собирает в школу всех троих внуков, их родители даже тетрадок не покупают. А ведь деньги к школе Федотовы начинали копить с зимы. А и дни рожденья каждого забыть нельзя. Вот только их даты никто не помнил и не отмечал.

Да и в прошлом году вспомнили уже под конец дня, что сегодня у них юбилей, тридцать пять лет прожито вместе. А они вдвоем. Дети не поздравили, не навестили. У них свои праздники. О родителях вспоминают, когда заботы одолевают и нужна срочная помощь.

— А может, все так живут? Наши хоть нормальные люди, не воруют, не пьют, не колятся, меж собой как-то ладят, не разбегаются,— вздыхала Ольга Никитична.

— Мам! А Генке мать с отцом машину купили! — обронил как-то Васька, многозначительно глянув на Ольгу.