Любовь плохой женщины
Шрифт:
— Что? — с подозрением осведомилась она.
— Я могу отвезти вас туда, провести с вами выходные, но потом мне придется вернуться. Фирма не может отпустить меня на две недели. У нас слишком много работы.
Лицо Джеральдин исказила пугающая гримаса — самая некрасивая из всех, на которые она была способна. В общем и целом Джон находил ее внешность довольно приятной. Ему нравилась ее сложная улыбка, затрагивающая все черты ее лица: уголки губ поднимались, щеки округлялись, на подбородке появлялась ямочка, кожа вокруг глаз сморщивалась. (Что касается его собственного лица, то, по его мнению, оно было собрано из отдельных частей, работающих независимо друг от друга. Он даже мог шевелить ушами,
— Ты имеешь в виду, — сказала она, дрожа от наплыва эмоций, — что оставишь меня одну с тремя детьми?
— Ну, не такие уж они и дети, — попытался урезонить жену Джон.
— Нет. Они дети. Они подростки, что гораздо хуже. — «Джуин, — перечисляла она про себя. — Люси. Доминик. Грубость, упрямство, дерзость». — Я не справлюсь, — запричитала она. — Ты не можешь вот так бросить меня.
К осени надо было найти деньги, чтобы заплатить за следующий семестр, а Люси понадобится новая форма, так как она прибавила по сантиметру во все стороны. Ведение хозяйства требовало значительных расходов. Горсты жили широко, ели в приличных, дорогих ресторанах, давали приемы. И все это было возможным только благодаря его усилиям. Джон почувствовал соблазн напомнить ей об этом, но подавил импульс. Когда она успокоится, она сама это поймет. Вместо этого он сказал:
— Я вот подумал, что тебе стоит взять с собой кого-нибудь. Приятельницу. Например, Наоми. Ей все равно нечего делать. Возьмете двухместный номер с двумя кроватями.
— Наоми? Боже милостивый! Да она сама как четвертый ребенок. И все равно она не захочет. Она привыкла совсем к другим развлечениям.
— Тогда, может, пригласим твою мать? Уверен, что она будет рада ненадолго сменить обстановку.
— Да, пожалуй, — вздыхая, Джеральдин обдумывала предложение. — Пожалуй, — повторила она.
А в комнате у них над головой маленький слон танцевал гавот. Или бульдозерил бульдозер. Или бушевал полтергейст. Потолок дрожал, раскачивалась люстра. Джеральдин и Джон подняли глаза кверху.
— Что я тебе говорила? — сказала Джеральдин.
— Запирайте внуков! — завопила Элли Шарп и подскочила с дивана, реагируя, как всегда, с чрезмерной экспрессией. — Наоми Маркхем вышла на охоту! — Широкими шагами она заходила по комнате, которая от этого стала казаться меньше. На секунду Элли остановилась у окна и посмотрела на небо. — Черно, как в заднице у шахтера, — доложила она, просто чтобы дать выход эмоциям.
Обиженная Наоми не ответила. Вечерние тени почти скрыли ее, и Элли, стоящей у окна, казалось, что Наоми как по волшебству растаяла.
— Так-так-так… — Элли качала головой, не в силах поверить услышанному.
Честно говоря, она была ошарашена. В возбуждении она крутила яркие вычурные перстни, которыми были унизаны ее пальцы. Должно быть, у нее какие-то сверхъестественные способности. Должно быть, она еще более проницательна, чем сама думала. Правда, в буквальном смысле слова она этого не предвидела. Разумеется, вчера она с огромным удовольствием подкалывала Кейт намеками про Наоми и Алекса. Но это была всего лишь шутка, плод ее озорного воображения; она ни на секунду не предполагала, что близкое соседство, при всей его власти, возымеет хоть какое-нибудь заметное воздействие на жильцов дома на Лакспер-роуд.
«Рассказывай же, чем ты занималась все это время», — потребовала она от Наоми, проведя гостью в дом. Мысленно она отвела пять минут, максимум десять, на жалобы и нытье подруги, после чего она планировала в свою очередь поведать все о Мартине — пикантные подробности,
Однако Наоми, предупредив, что ее новости могут не понравиться Элли, выдала отчет о своих последних подвигах.
Ради всего святого, Алексу ведь всего… А Наоми уже, по крайней мере… В своем лихорадочном состоянии Элли не могла точно подсчитать их возраст, но между ними определенно было не меньше двадцати лет разницы.
Она даже не знала, что ответить Наоми и как относиться к этой новости. Никто не любил сплетничать больше, чем Элли, а тут ей в руки попала настоящая горячая сплетня, суперскандал, поистине сенсация. Но где-то в дальнем уголке ее души притаилось смятение. А в другом уголке ее души, не очень дальнем, бушевала дикая зависть. Из-за этого любовного приключения Наоми Элли как будто отодвинули на второе место. Как будто Наоми в чем-то опередила ее.
Несколько секунд между ними стояло молчание, а потом раздался ужасающий звук — это Элли сделала глубокий вдох.
— Ну, знаешь, — начала она, — мало найдется людей со столь же широкими взглядами, как у меня…
Если бы Наоми знала, как Элли отреагирует на ее известие, она бы ничего не стала рассказывать. Но теперь ей оставалось только опереться подбородком о ладонь и ожидать неизбежного «но» с видом нераскаявшейся грешницы (а также выражение ее лица можно было назвать нонконформистским, употребив одно из любимых словечек Элли, или чертовски упрямым).
— Но… — Элли быстро вернулась к дивану и села рядом с Наоми, чтобы попытаться образумить подругу. Наклонившись вперед с краешка дивана, опираясь локтями о колени и сцепив ладони, она являла собой воплощение озабоченности. Лицо она приблизила к лицу Наоми.
— Ты же знала его еще младенцем в пеленках. Ты качала его на колене.
— Нет, не качала. — Наконец Наоми обиделась так, что стала защищаться.
И, разумеется, то, что она никогда не возилась с детьми, было правдой. Пока остальные три подруги, Джеральдин, Элли и Кейт, ахали и сюсюкали над новорожденным Алексом, «их» первым малышом, она держалась в стороне и занимала себя чем-то другим. Она всегда испытывала полное равнодушие, а порой и отвращение к этим крошечным, беспомощным созданиям, которые хватали все своими ручонками, пускали слюни, кривили рты. Если та или иная самодовольная молодая мамаша, сияющая от любви и гордости, убежденная в том, что ее ребенка нельзя не обожать, умудрялась всучить мисс Маркхем свое дитя, Наоми старалась вернуть ребенка обратно как можно скорее. Ну а когда ее все-таки заставляли присмотреть за одним из этих свертков радости минуту-другую, она держала нежеланную ношу на вытянутых руках — как можно дальше от себя, с несчастным и недовольным видом.
И было чистой правдой то, что до недавнего времени Алекс Гарви почти не существовал для нее. Она стала замечать его, когда ему было не меньше девятнадцати лет, когда он превратился в высокого, мускулистого, щетинистого юношу с девятым размером обуви и тридцать вторым размером джинсов.
— Раньше ты говорила совсем другое, — холодно обвинила она Элли. — Когда Билл Уайман женился на Мэнди Смит, ты говорила, что так и надо. Ты писала об этом в своей дурацкой газете. Я отчетливо помню твои слова о том, что возраст не имеет значения. Ты говорила, что любовь — это мост.