Любовь шевалье
Шрифт:
Сначала перебили всех слуг… Дворец огласился стонами умирающих. За несколько минут с челядью было покончено. Бем и его подручный, некий Аттен из свиты герцога д'Омаля, приблизились к дверям опочивальни Колиньи. За ними, для поддержки, шагал Коссен, капитан королевских гвардейцев. В коридоре погромщики остановились: путь им преградил человек со шпагой в руке. Это был Телиньи, зять адмирала.
— Что вам нужно? — спокойно спросил Телиньи.
— Убить Антихриста! — ответил Бем.
Телиньи ринулся на убийц, но упал, не сделав и двух
— Мертв! — равнодушно констатировал капитан.
Но Телиньи был еще жив. Широко раскрыв глаза, несчастный, умирая, посмотрел на склоненное над ним лицо и, собрав последние силы, прохрипел:
— Предатель!
Коссен вздрогнул, а Телиньи на последнем вздохе плюнул капитану в лицо. Тот вскочил и попятился, вытирая побледневшее лицо. Бем тем временем ударом плеча вышиб дверь и шагнул в опочивальню.
Колиньи был в постели. Комнату освещали два ярких светильника. Адмирал приподнялся, опираясь на подушки, но лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Убийцы даже заколебались на мгновение. Возле ложа Колиньи пастор Мерлен читал молитвенник. Колиньи прекрасно слышал, что творилось во дворце. Адмирал сразу же догадался о гнусном предательстве, но даже не пытался бежать. Впрочем, это все равно было бесполезно. Коссен уже давно расставил повсюду своих людей.
Увидев Бема, Колиньи спокойно обратился к пастору:
— Думаю, пора читать отходную.
Мерлен кивнул головой и перелистнул страничку. Тут же к пастору подскочил Аттен и всадил ему нож в горло. Мерлен, не успев даже вскрикнуть, рухнул на пол, сраженный наповал.
Бем с ухмылкой подошел к постели адмирала. В одной руке убийца держал кинжал, в другой — рогатину.
— Поднявший меч от меча и погибнет, — хладнокровно сказал Колиньи, глядя на Аттена, только что убившего пастора.
— Ах так! — взревел Бем. — Ну, ты погибнешь не от меча!
Великан отшвырнул кинжал и поднял рогатину — тяжеленную рогатину, с какими обычно охотятся на кабана. Но перед лицом этого спокойного, величественного и сурового старца рука Бема дрогнула. И тогда адмирал промолвил:
— Бей, палач, мне все равно недолго оставалось жить.
— Бей его! Бей! — заорали толпившиеся у кровати убийцы.
И Бем ударил. Рогатина сразу же глубоко вонзилась в шею. Фонтаном брызнула кровь. Опьянев от ее вида, Бем начал наносить удар за ударом. Он не мог остановиться, глаза его вылезли из орбит, а свора демонов вокруг громила и ломала все подряд с воплями:
— Бей! Бей! Ату! Ату!
— Бем! Бем!.. Бем, ты там закончил? — послышался снизу голос герцога Гиза.
Великан продолжал колоть тело адмирала рогатиной.
— Бем! Бем! — снова крикнул герцог Гиз. — Готово?
Забрызганный кровью, задыхающийся, богемец остановился. Постепенно он успокоился, и что-то вроде звериной гордости появилось на его уродливом лице. Он глядел на превращенное в чудовищное месиво тело, словно сытый тигр, созерцающий остатки своей
Потом Бем схватил обеими руками труп, поднял его с ложа и поднес к окну, в котором уже не было ни рам, ни стекол.
— Готово! — рявкнул Бем, показывая труп тем, кто стоял снаружи.
В свете факелов и в первых проблесках наступающего утра, среди пламени и дыма могучая фигура с растерзанным телом в руках казалась бредовым видением — вроде тех, что возникали в кошмарах, описанных Данте.
Увидев в окне Бема, погромщики издали радостный рев. Испуганные лошади взвились от страха на дыбы. Потрясенные Пардальяны застыли в толпе, оглушенные неистовыми воплями:
— Да здравствует месса! Да здравствует Гиз — защитник истинной веры!
Когда толпа немного успокоилась, подобно тому, как затихает после шторма море, раздался звучный голос — голос благородного Генриха Лотарингского, герцога де Гиза.
— Эй, Бем! — крикнул он слуге. — Кидай его сюда! Мы хотим им полюбоваться!
Труп с глухим стуком упал на мощеный двор. Гиз, Монпасье, де Коссен, Д'Омаль и еще человек двадцать столпились вокруг.
— Вот он! — произнес Гиз. — Вот он — благородный Шатийон де Колиньи… Я знал, что когда-нибудь твоя голова окажется у моих ног… Так получай же!..
И герцог де Гиз с размаху опустил каблук на голову трупа.
— Подлый трус! — раздался чей-то звонкий голос.
Гиз дернулся, будто от удара хлыстом. От изумления все на миг замолчали, а Пардальян стремительно подошел к герцогу. Слова шевалье, словно кнут, стегали надменного Гиза:
— Твоего отца называли Гиз со шрамом, а ты будешь Гиз с пощечиной!..
Шевалье поднял руку и с размаху дал Гизу крепкую оплеуху. В воцарившемся безмолвии звук ее показался оглушительным. Гиз пошатнулся — и отлетел на три шага, врезавшись в группку своих наемников…
Что тут началось! Засверкали кинжалы, замелькали шпаги, зазвенели клинки. От крика, вырвавшегося из сотен глоток, едва не рухнули стены дворца:
— Смерть ему!
Шевалье обнажил шпагу и приготовился защищаться. Он твердо решил пасть с оружием в руках.
Но он не успел нанести ни одного удара, и ни один клинок не коснулся смельчака. Едва стих звук пощечины, какая-то неведомая сила увлекла шевалье к темному отверстию в стене, что-то втянуло Жана в непроглядный мрак, и юноша тут же услышал, как с грохотом захлопнулась дверь…
Темное отверстие оказалось одним из входов в особняк, а загадочная сила, перенесшая шевалье во мрак, материализовалась в облике Пардальяна-старшего, который схватил сына за шиворот и втащил в дом, успев захлопнуть за ним дверь.
Преследователи яростно заколотили в дверь, но схватить беглецов уже не могли. Однако минуты через две дверь непременно разлетится на куски…
— Опять! — простонал ветеран. — Ты все такой же! Что ты вытворяешь?!..
Мрачно бурча, он тянул сына за руку куда-то вверх по лестнице; он и сам не знал, куда…