Любовь шевалье
Шрифт:
Но остатки воинства Като уже пронеслись через двор. Последними рванулись к воротам отец и сын Пардальяны. Они двигались стремительно и быстро, словно хищники, возвращающиеся в свои родные леса. Глаза на их окровавленных лицах ярко сияли.
Руджьери со словами последнего проклятия бросился им наперерез. Шевалье одной рукой, без видимых усилий, отшвырнул астролога со своего пути. И такая мощь была в быстром движении руки шевалье, что Руджьери упал и откатился к стене, как куль.
И Пардальяны вырвались на волю!..
Пять-шесть охранников выпрыгнули через окно во двор и кинулись было вдогонку. Но Пардальяны, оглянувшись, так свирепо посмотрели на преследователей, что те предпочли не приближаться к двум разъяренным львам. Солдаты остановились и прицелились. Грянули выстрелы.
Тем временем все сорок солдат первой казармы освободились из плена, но отец с сыном были уже за воротами Тампля. Через секунду они исчезли в водовороте битвы, кипевшей в ту ночь на парижских улицах. Единственный офицер тюремного гарнизона, оставшийся в живых, не рискнул кидаться в погоню и приказал запереть ворота. Потом он направился на поиски коменданта Монлюка, которого и обнаружил крепко связанным и мирно храпящим под столом в собственной квартире…
Было уже полчетвертого. Медленно занималась заря. Но орды фанатиков, метавшихся по улицам, даже не думали гасить факелы. Они поджигали дома, помеченные белыми крестами.
Оба Пардальяна, оказавшись за пределами Тампля, побежали по первой попавшейся улице, затянутой дымной пеленой. Дымили аркебузы и горящие дома. Гремели взрывы, раздавались крики ужаса. Стоны умирающих разрывали сердце…
— Свободны! — воскликнул ветеран.
— Свободны! — повторил шевалье. — Бедная Като!
Отец с сыном переглянулись. Каждый подобрал на улице шпагу потяжелее и кинжал покрепче. И шпаги, и кинжалы были заляпаны кровью.
— Ты не ранен? — спросил отец.
— Так, ерунда… А вы, отец?
— Ни единой царапины… Пошли! Но что творится в Париже? Настоящая война! Море крови! Какая чудовищная резня…
— Это не война. Убивают невинных и безоружных… Пойдем быстрей, отец!
— Куда?.. К Монморанси?
— Туда мы еще успеем. Не думаю, что они осмелятся напасть на дворец маршала. К тому же он — католик… Поспешим же, отец!
— Но куда же?
— В особняк Колиньи… Убивают гугенотов, значит, там тоже резня… О мой несчастный друг!
— Колдун же сказал тебе, что Марийяк погиб!
— А если Руджьери солгал?! Идем же!
Отец с сыном бросились бежать со всех ног, перепрыгивая через трупы и обходя стороной толпы фанатиков, которые поджигали дома. Пардальяны были потрясены тем, что творилось в городе. У обоих раскалывалась голова от оглушающего звона колоколов и бесконечного треска выстрелов. Они неслись вперед, сметая все на своем пути и не выпуская из рук кинжалов… В четыре утра Пардальяны добрались до дворца Колиньи.
Огромная толпа заполнила улицу Бетизи. Расталкивая зевак, отец и сын прокладывали себе дорогу. Может, их приняли за ревностных католиков, спешивших покарать гугенотов. Дверь адмиральского дома была распахнута, вооруженные люди во дворе горланили:
— Грабь еретиков! Разнесем дворец!
Пардальяны ворвались во двор. Озираясь в людском водовороте, кипевшем у дворца, они услышали голос, перекрывший все крики:
— Эй, Бем! Бем!.. Бем, ты там закончил?..
И они узнали герцога Гиза. Это он кричал, задрав голову и глядя на одно из окон дворца.
Глава 37
УБИЙЦЫ
Гиз потерял слишком много времени. Он только в три часа выехал из своего дворца и к четырем едва добрался до дома Колиньи. Он вел своих людей кружным путем, часто останавливался, прислушивался, чего-то ждал. По т дороге, готовясь к главному делу, солдаты герцога по повелению своего господина убивали всех, кто отказывался кричать «Да здравствует месса!» или не имел ни белой повязки на рукаве, ни белого креста на шляпе. На что надеялся Генрих де Гиз? Чего ждал? Может, он рассчитывал все-таки пойти на Лувр?..
Когда отряд герцога в очередной раз остановился, примчался запыхавшийся гонец на взмыленной лошади и вполголоса доложил Гизу:
— Ничего нельзя сделать, монсеньор! Прево занял ратушу; в его распоряжении большие силы. А войска королевы — уже под стенами Парижа.
Гиз заскрежетал зубами и пустил лошадь галопом. За ним помчалась его свита. Герцог вихрем пронесся вдоль строя своих солдат, а вслед ему громом неслись приветственные клики:
— Да здравствует Гиз! Да здравствует герцог — опора Святой церкви!
На улице Бетизи в трех ближайших ко дворцу адмирала зданиях квартировали гугеноты. Но там дело уже было сделано: три дома пылали и две сотни трупов валялись на мостовой. Гиз и его наемники промчались тяжелой рысью, давя тела несчастных, и остановились перед особняком Колиньи. На воротах чья-то рука написала мелом: «Здесь убивают».
— Видишь? — обратился Гиз к сопровождавшему его гиганту.
— Вижу! — кивнул богемец Деановиц по прозвищу Бем.
К адмиральскому дворцу подъехал герцог д'Омаль, губернатор Гавра Сарлабу и около двухсот всадников.
— Ну, сейчас заварится каша! — воскликнул Гиз.
Все спешились, и герцог Гиз с обнаженной шпагой в руке постучал в ворота. Они тотчас же распахнулись, и появился де Коссен со своими гвардейцами. Как читатели помнят, именно ему король поручил охранять Колиньи.
— Монсеньор, — осведомился Коссен, — можно начинать?
— Начинайте! — кивнул Гиз.
Гвардейцы и солдаты Гиза тут же кинулись во дворец с факелами в руках и шпагами наготове. Бем и еще десяток гвардейцев поднялись в апартаменты адмирала.