Любовь в настоящем времени
Шрифт:
— С бизнесом у меня и сейчас порядок.
— Ой ли? Митч! Она наш самый большой заказ. Больше просто не бывает. Как ты думаешь, что муж сделает, когда узнает?
За спиной у Кэхилла раздается голосок:
— Митч?
Это Леонард натягивает свои очки с резинкой.
— Блин. Ты разбудил Леонарда.
Леонард говорит:
— Я спал, спал, а тут вы орете. Чего орете-то?
А я как-то и не заметил, чтобы мы говорили слишком громко. Мне даже казалось, мы разговариваем вполголоса.
— Извини, дружище. Мы тут кое-что обсуждали. Давай-ка я тебя уложу.
Стараясь хромать не так сильно, я отношу Леонарда на диван и укрываю одеялом.
— Что такое ты смотришь? — спрашивает он.
Понятия не имею, что там идет по телевизору.
По экрану шляется черно-белая мумия.
— Ужастик, — радуется Леонард. — Класс.
— Если я разрешу тебе посмотреть, ты будешь бояться?
— Эге. Наверное.
— Пару минут, не больше.
Кэхилл обосновался в углу рядом с птичьей клеткой и глядит в окно. Вид у него одинокий — словно он потерял лучшего друга.
— Если ты так считаешь, Кэхилл, — говорю, — почему ты не пришел ко мне и не сказал обо всем открыто, как сейчас? Вместо того чтобы отпускать шуточки перед сотрудниками.
— Я понимаю, — отвечает Кэхилл. — Теперь я все понимаю. Извини.
Мы молчим. Хроник самостоятельно забирается в клетку. Попка хватает клювом Кэхилла за рукав. Тот не замечает. Мумия опять возникает на экране, и Леонард закрывает очки руками.
— Так, — произносит Кэхилл. — Я еще у тебя работаю?
Странное дело: на какое-то мгновение в горле у меня появляется комок, словно я собираюсь зарыдать.
— Девять утра, — говорю. — Чтоб был как штык, а то уволю.
Кэхилл пожимает руку мне и Леонарду. Прощается. Уходит.
— Вы друзья? — спрашивает Леонард.
— Ну да. Конечно.
— Хоть вы и орете друг на друга?
— В этом-то и штука. Кричать друг на друга и оставаться друзьями могут только настоящие друзья.
— Ой, — говорит Леонард. — А я и не знал. Ведь у меня нет друзей. Только мама.
— Ну как тебе не стыдно, Леонард? Я — твой друг. И Кэхилл, и Ханна, и Графф. И Барб. И Хроник.
— Ух ты, — радуется он. — Ведь верно. У меня теперь масса друзей. Правда, Митч?
— Друзей у тебя просто немерено.
На следующее утро стучусь к миссис Моралес.
— Кто там? — слышится из замочной скважины.
— Митч Деверо. Ваш сосед. Хочу с вами поговорить насчет Перл.
— Думаю, на самом деле ее звали не так, — рассказывает миссис Моралес. — Пряталась девка от кого-то. Как-то ее полиция задержала. Она ехала на моей машине, и выяснилось, что у нее нет прав. Полицейские спрашивали меня, разрешала ли я ей садиться за руль, и сказали, как ее зовут. Перл непомню-кто. Но мне-то она назвала другую фамилию. Может, она и не заслуживала, но я старалась ее защитить. Такая хорошая девочка. Пусть даже она во что-то вляпалась. В такой чистоте квартиру содержала. Хорошо бы она вернулась. А то все уже грязью начинает зарастать.
Мы в комнате, которую миссис Моралес сдавала Перл и Леонарду.
— Уверен, она вернется. Я просто хотел забрать кое-какие вещи Леонарда.
— Дай-то бог, чтобы возвратилась. Все здесь сверкало-блестело. Из раковины кушать можно было.
Миссис Моралес затопала вниз по лестнице и пропала.
Я обошел квартирку. Подозреваю, изначально здесь было две спальни, которые потом незаконно перестроили в «студию» с кухонькой. Везде безукоризненная чистота. Ванны нет, только унитаз. В раковине, что ли, она Леонарда купала? А сама как мылась? Впрочем, стоп. Не мое дело.
Мне упорно казалось, что она вернется, и не хотелось слишком уж совать нос в чужие дела. Но тут мне припомнились слова Леонарда, что они собирались переезжать. В другой штат. В «Оррингтон», как он выразился.
Я прямо похолодел. Что, если Перл сбежала, бросив его? Не может быть. А вдруг? Но она ведь обожала его. А с другой стороны, я про ее жизнь ничегошеньки не знаю.
Я сложил в кучку две крошечные пижамы с длинными штанами, три рубашки, какие-то трусики и носочки. На детской кровати сидел плюшевый жираф.
Потом я открыл шкаф. Надо же было взглянуть.
На древних металлических вешалках висели два платья, поношенная блузка и пара джинсов. Поди знай, Перл оставила эти вещи или у нее больше ничего и не было.
ЛЕОНАРД, 5 лет
Штраф-копилка
Я стою у открытого окна кухни и разговариваю с птицей.
Вообще-то я завтракаю. Только свой тост я раскрошил и рассыпал крошки по подоконнику. Воробышек тут как тут. Покушай, птичка, вместе со мной. И я знаю: стоит мне чуть отойти от окна и тихонько сказать: «Приди ко мне, Перл, я здесь, Перл» — как воробей немедленно явится.
Я никогда не называл маму по имени. Для меня она была «ма» или «мама», как для всякого ребенка. Но после того, как она пропала, я стал обращаться к ней по имени, сам не знаю почему. Впрочем, имя Перл — особенное. В нем есть что-то от драгоценности, от сокровища. Оно всякий раз поражает и восхищает и играет на солнце. Как-то мы с Митчем были на берегу моря на закате, и волны бились о скалы, и брызги точно так же играли и переливались в лучах солнца, словно кто-то — наверное, Бог — горстями подбрасывал в воздух жемчужины. Просто чтобы посмотреть, как они будут сверкать. Сейчас я еще не вижу их хорошенько, но скоро Митч купит мне очки получше.