Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
— Что, появилось желание прибраться? — прищурился тот.
— Еще чего! Нет у меня таких рефлексов. Природой не заложено, знаете ли.
— Вот и замечательно. Здесь прибираться ни в коем случае нельзя.
Он потёр ладони, снял с пыльной горы верхний альбом и быстро его пролистал. На фотографиях мелькали лица. Преимущественно печальные. На всех без исключения физиономиях в этом странном альбоме застыло выражение глубокой скорби, не совместимой с жизнью.
Так и хотелось приобнять каждого неудачника, утешить, дать
— Стилус, — пояснил Вершитель. — Попробуй, коснись им любой фотографии.
Что ж, почему бы не попробовать?
Эсфирь ткнула стилусом в зареванную мордашку какого-то школьника — и потоки входящей информации едва не свели ее с ума. «Отчим избивает маму, у старшей сестры обнаружили рак, одноклассники надо мной смеются и разбрасывают мои вещи…»
— Так, стоп! — Она отпрянула от альбома и потрясла головой. — Я что, каждую фотографию должна подобным методом изучить? Да я рехнусь!
— Не надо каждую, — пытливо улыбнулся Вершитель. — Тебе хватит одного взгляда. Стилус лишь дополнение. Для более подробных сведений, так сказать. Твое задание на сегодня — выбрать кого-нибудь, кому ты хочешь дать Шанс. Те альбомы, что сверху, самые свежие. Но ты можешь порыться в глубине.
— Дайте-ка сюда, — сказала Эсфирь и, деловито закусив губу, выхватила альбом у него из рук.
Она пролистала страницы несколько раз, пока взгляд не зацепился за одно чрезвычайно необычное фото. Спиной к зрителю в тускло освещенном помещении сидел человек неопределенного пола и возраста, оплетенный проводами. Сгорбленный, лохматый, истощенный — кожа да кости. Страдалец (а может, страдалица) смотрел в яркий экран с объявлением, которое гласило: «Демиург устраивает конкурс работ. Тема: от ненависти до любви».
Эсфири вдруг почему-то стало очень жаль бедолагу. Творческий человек и всё такое. Она даже стилус использовать не стала — там наверняка намешано много боли разной интенсивности.
— Берем? — уточнил Вершитель.
— Берем, — подтвердила Эсфирь, ни секунды не сомневаясь.
По внешнему виду Шанс был похож на ловца снов, украшенного бисером и белыми невесомыми перьями. Эдакий плетеный оберег, паутина в обруче для защиты от злых духов.
Эсфирь достала его из ларца и придирчиво осмотрела.
— Некоторые вещи больше, чем вещи, — туманно молвил Вершитель. — Иногда нематериальное обретает форму только для того, чтобы кто-нибудь материальный, вроде нас с тобой, мог его использовать.
— Ну и что теперь с этим делать?
— Обведи фотографию в круг и приложи к кругу Шанс. Всё предельно просто.
Эсфирь проделала с фотографией ровно то, что сказал Вершитель. И ловец снов медленно растаял, впитавшись в альбомный лист.
— Держись, дружище, кем бы ты ни был, — пробормотала Эсфирь. И неожиданно расчувствовавшись, сморгнула слезу.
***
Пеалагея покинула пределы ОУЧ верхом на снежном барсе, в сопровождении еще двух голубоглазых зверюг. Впечатляющее зрелище. Впечатляющее вдвойне для тех, кто завидует черной завистью. Девицы-стажёрки, которые приехали сюда исключительно ради шефа, исходили желчью, глядя Пелагее вслед.
А барс с черными глазами ворчал, что наглости его ученице не занимать. И что она добьется всего, чего пожелает, даже от самого отъявленного негодяя.
— Причисляете себя к отъявленным негодяям? — полюбопытствовала Пелагея, крепче хватаясь за шерсть на загривке.
— Еще чего! — огрызнулся барс-куратор.
Навстречу, щедро сыпля снегом, неслась пурга. Завывали ледяные ветра, небо смешивалось с землей, и не видно было ни земли, ни неба.
Волшебная зимняя сказка для тех, чью душу и сердце согревает зачарованный перстень.
— А куда мы? — прокричала Пелагея сквозь пургу.
— Подругу твою спасать, вестимо! — не раскрывая пасти, гулко сообщил снежный барс. — Есть у меня одна гипотеза насчет того, где она находится. Надо проверить.
В какой-то момент бурей от них отрезало двух остальных барсов, и Пелагея с куратором продолжили путь одни.
— Проклятье! — выругался сквозь зубы Ли Тэ Ри. — Они угодили в ловушку!
— Они ваши братья?
— Нет, просто хорошие друзья. Не метаморфы, настоящие.
— Тогда давайте вернемся…
— Нельзя возвращаться! — рыкнул шеф. — И оглядываться не вздумай. Если смотреть «в спину» Великой Пурге, она отомстит — и ты навеки потеряешься в Запределье.
Запределье. Пелагея распробовала это слово, как пробуют горчицу или острый перец. По всему выходило, что ничего хорошего их тут не ждет.
Пурга стихла лишь спустя пару часов — всё это время сквозь колкую белизну круговерти барс нёс Пелагею на своей спине. Утомился, видно, с непривычки. Как только вьюга улеглась, он тоже решил улечься. А то почему это вьюге можно, а ему нельзя?
Сложил передние мягкие лапы, голову на них опустил и прикрыл глаза.
— Помер, что ли? — испугалась Пелагея, слезая с куратора и ища, чем бы таким в него ткнуть.
— Не помер, а отдыхаю, — проворчал метаморф, лениво приоткрыв один глаз. — С мыслями собираюсь. Если хочешь, тоже отдохни.
Пелагея пожала плечами и переступила с ноги на ногу. Ему хорошо, у него шерсть. А ей что, на холодном снегу лечь прикажете? Взбираться обратно зверюге на спину ей не хотелось, так что она отправилась изучать окрестности.
— Далеко не уходи! — прорычали ей вслед.
— Да не уйду я.
«Итак, — подводила итоги Пелагея, измеряя сугробы в ветхих кожаных башмаках. — Двоих барсов как не бывало. Ловушки. Третий собирается с мыслями. И похоже, очень утомился. Как бы и он в какой капкан не угодил».