Любовники чертовой бабушки

Милевская Людмила Ивановна

Вышло все очень плохо.

Глава 40

Я горестно уставилась на Колю:

— Так я познакомилась с Казимежем Балицким. Как видишь, ничего особенного.

— Если исключить личность самого Казимежа, — тоскливо вздохнул Коля. — Эх, Муза, не хочешь ты нам помочь, а жаль.

— Кому «вам»?

— Контрразведке.

— Коля, — промямлила я, — Коля, я совсем ничего не знаю. Вам же секреты, наверное, подавай, а кто мне доверит секреты? Ты

бы доверил?

Он грустно покачал головой.

— Кто ты, Коля? Ты можешь мне честно сказать? — спросила я без всякой надежды.

Но он мне ответил:

— Я полковник, женат на женщине, которую зовут Капитолина. Кстати, кое для кого и это большой секрет.

«Выдра, что ли, секрет? — зло подумала я. — И пора с этим Колей-полковником переходить на „вы“. И надо срочно залиться слезами, а то он не правильно что-то себя ведет».

И я залилась. Упрекнула его, рыдая:

— Коля, вы играете моими чувствами. Обещали мне помогать, а сами ведете со мной игру, нечестную и опасную.

Он расстроился, надеюсь, что искренне.

— Да не веду я с тобой никакой игры! И перестань плакать, Муза! Слезами делу не поможешь.

— Все вы мужчины такие, — пискнула я, — одни дела у вас на уме, только работа. А что при этом должны чувствовать бедные одинокие женщины, вам наплевать.

Коля с иронией взглянул на меня и возразил, очень туманно:

— Уж я-то знаю, что должны чувствовать женщины, но, как правило, они этого почему-то не чувствуют. Лучше скажи, зачем ты отравила агента?

Слезы мигом улетучились из моих глаз.

— Какого агента? — испуганно вскрикнула я.

— Нашего Мишку Крохина.

— Мишку Крохина?! Да я знать его не знаю и в глаза никогда не видывала.

— А это кто, по-твоему? — спросил Коля и показал цветную фотографию моего французского поклонника, блондина Андре.

— Вот здесь могу быть вам очень полезна, — немедленно оживилась я, — об этом кое-что знаю. Это Казанова из клуба «Парти дэ плэзир». Зовут его Андре. По нему сходят с ума все девушки, а он сохнет по мне, как это ни удивительно. Но при чем тут ваш Мишка Крохин?

— Мишка Крохин и есть Андре, — процедил сквозь зубы полковник Коля и зло спросил:

— Зачем ты его отравила? Парень в реанимации!

— Что?! Так плох?! — искренне поразилась я.

Честное слово, никак не рассчитывала на такой сильный эффект.

— Плох? Неизвестно еще, будет ли Миша жить.

— Я не виновата. Вовсе не собиралась его травить, всего лишь хотела, чтобы он поспал, пока я смотаюсь в Польшу. Этот Миша ходил за мной по пятам. И вообще, ничего не понимаю! Если он ваш агент, зачем тогда вы советовали насыпать ему тех таблеток?

«Черт! Кажется, проболталась!»

Мне было приказано растворить в кофе всего одну таблетку, но там почему-то целых пять оказалось. Не выбрасывать же

остальные, вот я все и растворила из бережливости. А во всем виноват мой немецкий предок — дед отца по материнской линии. Своей бережливостью он на всякие гадости так меня и толкает. Спрашивается, зачем русскому человеку его немецкая бережливость? Что немцу благо, то русскому смерть. Вот бедный Крохин Андре теперь и страдает через этого немца. Кстати, от меня не одна лишь беда. Все обманутые этим Крохиным женщины (наверняка их немало!) умерли бы от счастья, узнай, что я сделала с их красавчиком.

Коля тем временем строго спросил:

— Кто тебе посоветовал насыпать Мише таблеток?

— Даже не знаю, как и сказать, — растерянно промямлила я. — Мы общались по телефону, но голос его я сразу узнала. Может, это был и не он, но голос точь-в-точь, как у твоего лучшего друга.

Коля насторожился:

— О каком друге ты говоришь?

Я удивилась:

— Ну, как же, о приятном мужчине с сигарой, который все время меня хвалил, выдавая задания.

О полученных деньгах я решила не вспоминать.

Жаль, что вы не можете видеть, как вытянулось лицо полковника Коли — редкое зрелище. Думаю, с такими талантами он мог бы иметь успех в цирке и на эстраде.

Сообразив, что не дождусь понимания, я пошла в наступление:

— Ну, не знаю, Коля, ты бросил меня одну, во Франции, на чужбине, я так страдала, а тут еще этот стул.

— Какой стул, черт возьми?! — ни с того, ни с сего взъерепенился Коля.

Кажется, ничего ему грубого не сказала — он же полез в бутылку. Пришлось снова пустить слезу.

— Согласна, совершенно дурацкий стул, на старомодных дурацких ножках, — горько всхлипнула я и свирепо добавила:

— Век бы его не видать!

Коля перестал почему-то сердиться.

— Дурацкий стул на старомодных ножках, — рассеянно повторил он, усиленно размышляя. — А как ты вообще попала в Париж? — вдруг спросил Коля.

Я так и подпрыгнула.

— Как я попала в Париж?! Ты меня еще спрашиваешь?! — завопила я значительно громче Марыси Сташевской (уж пусть она не обижается). — Посылаешь ко мне своих лучших друзей, они силой вывозят меня из России в Париж…

— Представляю, как ты упиралась, — издевательски посочувствовал Коля.

— Да, упиралась! Потому что в Питере у меня есть дела! У меня на руках бабуля! Всю жизнь! Она хуже ребенка! Надолго ее нельзя одну оставлять! Она обязательно в кого-нибудь влюбится! Ты знаешь, сколько у нее любовников?

"Господи! Что я мелю?!

Чистую правду! Бабуле везет в любви на девятом десятке, а я одинока в свои двадцать пять!"

Мне стало горько, и я заплакала.

— Если бы не этот твой труп, я бы вообще сейчас была дома и горя не знала бы, — всхлипывая, пропищала я.