Люди среди людей
Шрифт:
Приват-доцент М. Волков.
Из лекции, читанной летом 1892 года студентам
С.-Петербургского университета и Императорской
Военно-медицинской академии.
X
В Саратове, Астрахани, Хвалынске распускаются слухи, что никакой холеры нет, а просто врачи ее выдумали, чтобы травить народ; что в холерных бараках держат здоровых, там их травят и живыми хоронят. В Астрахани неиствовавшая толпа
«Астраханский вестник» 25 июня 1892 года.
28 июня в Саратове убит юноша, только что окончивший реальное училище, г. Пемуров, пытавшийся образумить обезумевшую массу. Сожжена холерная больница в доме Демидова, разграблены квартиры шести врачей. Вызваны были солдаты. Непосредственно после сожжения больницы, когда никто не решался убирать вынесенных на улицу холерных больных, думский врач С. А. Марковский первый подставил свои плечи и спину, чтобы убрать страждущих.
«Новости» 4 июля 1892 года.
В Покровской слободе (возле Саратова) произошли беспорядки. Больница и квартира земского врача разрушены. Несчастный фельдшер убит (врача не нашли). В Хвалынске убит доктор Александр Матвеевич Молчанов (28 лет). Его обвиняли в том, что он «дал пропуск холере», травил воду и т. д. В течение многих часов тело Молчанова не давали хоронить. Женщины плевали в лицо «травителя», а мальчишки издевались над трупом.
«Новости» 6 июля 1892 года.
Бедные русские врачи: честно выполняя свой долг, они не щадили своих сил в борьбе с сыпным тифом, дизентерией, цингой, холерой, сами заболевали и умирали десятками; и вот в них слепая толпа бросает нелепое обвинение и в заключение избивает своих самых верных и честных слуг! Какой позор для конца XIX века и вместе с тем какой наглядный урок, что нужно больше света и знаний!
Журнал «Врач»
Июль 1892 года.
XI
Стайка белых мраморных столиков, будто без спроса покинув душный зал, выбежала прямо на тротуар и остановилась под тентом, упершись в асфальт своими тонкими железными ножками. Это было одно из тех бесчисленных парижских кафе, где за стаканом пива или чашкой кофе горожане охотно проводят летние вечера. Сейчас, задолго до обеда, здесь пустынно. Клер и Хавкин опустились в плетеные кресла. Беседовать в кафе предложил Владимир. Ему не хотелось принимать в лаборатории Клера-журналиста, но жаль было упустить Клера-врача, который наблюдал Ивана после прививки.
– Итак, вы лечили Вильбушевича, доктор?
– Да, меня приглашали к нему. Но, насколько я понимаю, он совсем не нуждался в лечении.
– Что будете пить, доктор?
Владимир нарочно повторил свое обращение. Оно оставляло между ними известную дистанцию. В институте к журналистам относились сдержанно. Несколько раз их слишком поспешные статьи ставили ученых в глупое положение. Клер, видимо, более грамотен, чем другие его коллеги, но и с ним лучше держать ухо востро.
– Не сохранился ли у вас температурный листок Вильбушевича?
– Увы!
– Клер с комическим видом развел руками.
– Будь я настоящим врачом, я, конечно, записал бы температуру больного. Но уже три года я заношу в записную книжку только рассказы здоровых. Это и к лучшему: с пером в руках чувствуешь себя куда менее опасным для общества, нежели с хирургическим скальпелем.
Хавкин не улыбнулся. По правде говоря, Клер представлял его себе совсем не таким. Этот ученый, в одиночку выступивший против охватившей мир эпидемии, смельчак, не побоявшийся ввести себе в тело заразу, от которой, если бы она вдруг взбунтовалась в его крови, нет никаких лекарств, никакого спасения, меньше всего похож на героя. У Хавкина покатые плечи, из стоячего воротничка торчит по-мальчишески худая шея. Только широкий белый лоб и какие-то странные глаза выдают характер ученого. Они мечтательны и одновременно не по-юношески строги. Клеру чудится в них несокрушимая воля и вера. Но во что верит этот человек?
Подали пиво. Обильная пена облачными клубами укрыла прозрачный напиток. Анри смахнул белое облако, дружелюбно поклонился и приподнял бокал. Хавкин кивнул. Разговор остался деловым.
– Он страдал?
– Довольно сильный жар и головная боль в течение нескольких часов. Если этих страданий достаточно, чтобы наверняка обезопасить себя от холеры, то я готов сегодня же отдать себя в руки вакцинатора.
– Смотрите, как бы вас не поймали на слове… - Хавкин впервые скупо улыбнулся.
– Мне действительно необходимы люди, готовые рисковать.
– Много?
– Хотя бы десять человек.
– Они у вас будут сегодня же.
– Но у меня нет денег оплатить их риск. Бактериология - не математика, никто не может пока безоговорочно предсказать окончательный результат опыта.
– Эти люди не потребуют денег.
– Ваши знакомые?
– Нет, читатели «Иллюстрасьон». Они узнают об открытии бактериолога Хавкина сегодня из вечернего выпуска газеты. Тираж - пятьдесят тысяч экземпляров. Я верю в парижан. Не может быть, чтобы на каждые пять тысяч не нашлось хотя бы одного, готового к риску ради науки. Я, во всяком случае, буду первым.
– А что потребуется от меня?
– Только рассказать историю своей жизни и открытия. Хавкин не притронулся к пиву. Пена осела. Теперь она уже
не переливалась через край, но янтарное разводье едва проглядывало среди белых хлопьев. Занятное предложение. Интересно только знать: что, этот экс-врач просто газетный дьявол-искуситель или всерьез один из тех десяти? Во всяком случае, он сильно увлекается. Один на пять тысяч? Едва ли. Статистика подлинного героизма оперирует несравненно более скромными цифрами. Люди не так-то легко расстаются с инерцией спокойной жизни. Но кто знает: может быть, газете и впрямь удастся привлечь несколько волонтеров… Мелькнуло в памяти: одесская публичная библиотека много лет выписывает парижские газеты. Значит, весть о вакцине уже через несколько дней дойдет до всех друзей и недругов бывшего одесского студента. Кольнет одних, порадует и ободрит других. Заметку, возможно, прочтут в Бердянске, и не исключено, что о ней узнают в квартире мадам Богацкой… Как он сладок, этот яд тщеславия! Владимир резко дернулся в кресле, будто ощутил жалящее прикосновение змеи. Стыдно признаться, но мечта о славе ученого, зародившаяся десять лет назад, гнездится в сердце по сей день. Будет стыдно, если Илья Ильич или Ру, прочитав газету, проведают об этих бреднях.