Люди среди людей
Шрифт:
«Чудаки ученые: охота им возиться с такой пакостью!» Это не личное мнение болтливого неуча. С легкой руки бульварных газет современный ученый представлен чуть ли не пугалом. Чего стоит карикатура знаменитого Рене де Местра! Деятель науки изображен жалким человеком, бледным от бессонных ночей. С приборами и книгами на согнутых плечах бредет он неведомо куда, уставив в землю лицо, испачканное чернилами, мелом и алгебраическими знаками. Эта ложь постоянно повторяется и углубляется газетами. Неудивительно, что столичная публика, которая знает в лицо своих и чужих правителей, каждую театральную звезду, всякого удачливого жокея, не имеет никакого представления о подлинном облике
Да, стук в его квартире раздался именно в это глухое предутреннее время. Кутаясь в халат, Анри вышел в прихожую. Следом выскочила Луиз. Испуганная и удивленная, она прижалась к его руке и с недоумением смотрела на двери. Кто бы это мог быть? Стук повторился. Кто-то нервно и настойчиво стучал костяшками согнутых пальцев. Анри отпер. На площадке стояла молодая, очень худенькая женщина в черном платье, с серым пушистым платком на плечах. Она заговорила быстро и несвязно, будто опасаясь, что дверь перед ней снова захлопнется.
– Очень прошу вас, доктор… Мой муж болен…
– Но я вовсе не доктор, мадам. Вы ошиблись.
Анри видел, как от волнения ярко вспыхнули щеки женщины.
– Нет, нет, я все знаю.
– Она говорила с сильным акцентом, с трудом подбирая слова.
– Я все знаю. Но консьержка сказала… Вы учились на медицинском факультете. Ради бога… Наша квартира выше этажом. Мужу очень плохо. Мы ни с кем не знакомы в Париже.
Какую-то долю секунды Клер еще колебался. Проклятая консьержка! Ведь она знает, что он отказался от практики. Об этом сделано официальное заявление… Но глаза женщины продолжали молить, а маленькая домашняя туфелька Луиз так настойчиво толкала его ногу («Анри, помоги им!»), что Клер сдался.
Супруги жили в меблированной дешевой комнатке, какие в квартале Суффло снимают обычно небогатые студенты-иностранцы. Здесь было полутемно и душно. Постепенно привыкая, глаз различил стол, прижатый к широкой уродливой кровати, да убогий умывальник. Ничего другого, кажется, комната не смогла бы вместить.
Клер пододвинул лампу поближе к изголовью. Затененная низко надвинутым абажуром, лампа осветила стопу книг на голом столе да маленький бронзовый бюст кудрявого человека с бакенбардами, в расстегнутой рубашке, какие носили романтично настроенные юноши в начале века. Во взгляде, в повороте открытой шеи Анри почудилось что-то похожее на Байрона. Поэт? Он оттолкнул эту мысль: слишком непоэтично выглядело жилье, куда его пригласили. Женщина передвинула лампу. Бронзовая кудрявая голова ушла во тьму, а на свет выплыло лицо больного. Молодой человек лет двадцати пяти лежал, разметавшись на подушке. Клер увидел пунцовые от жара щеки, лоб, усыпанный мелкими бусинками пота, и удивительно контрастирующие с общей картиной болезни ясные и даже веселые глаза пациента.
Анри сделал все, что сделал бы на его месте любой добросовестный врач. Измерил у больного пульс, выслушал и выстукал легкие, ощупал живот, заглянул в глотку. Он задал жене пациента несколько вопросов о питании и самочувствии. Кроме жара и головной боли, никаких симптомов, и все-таки диагноз болезни ускользал. Сам пациент сносил манипуляции молча, и Клер решил, что он не знает французского языка. Болезнь не успела иссушить молодого человека. Отличный представитель человеческой породы: широкогрудый крепыш, невысокий, но хорошо сложепный. Мускулы так и перекатываются под чистой белой кожей. Что же с ним стряслось? Отравление? Начало воспаления легких? Заражение крови? Клер сердился на себя: незачем было браться за чуждое ему врачевание. Неужели придется выписать подкрашенную водичку, «ut aliquid fiat videatur», «для того чтобы казалось, что мы что-то сделали»? Какая гадость!
Несколько раз больной обращался на родном языке к жене. Было видно, что он чем-то недоволен. Может быть, приходом врача? «Русские», - решил Клер, прислушиваясь к звукам незнакомой речи (он слышал эту речь у русских товарищей по факультету). Женщина не отвечала. Она стояла в углу, скрестив руки, с надеждой глядя на врача. Анри чувствовал на себе этот просительный и в то же время требовательный взгляд. Каким-то шестым чувством он уловил, что женщина поняла его затруднение. Да, оп не знает, чем болен ее муж, не знает.
И вдруг она заговорила. Быстро и решительно, на своем языке. Нет, она не бранилась, но чего-то требовала так же настойчиво и решительно, как недавно стучала в квартиру врача. Муж явно оборонялся. Клер оставил начатый было рецепт. Между супругами происходило какое-то объяснение. Внезапно посреди этой полемики больной заговорил по-французски:
– Извините, доктор, но моя супруга напрасно побеспокоила вас. Я не нуждаюсь в лечении, а легкий жар пройдет завтра же утром.
Странный человек! Температура приближается к тридцати девяти, а он не желает помощи. Может быть, он скрывает, что ранен? Преступление или политическая история? У русских из бедных кварталов нередко испорчены отношения со своим правительством, да и с французским тоже.
Рыдания за спиной заставили Клера обернуться. Закрыв лицо руками, женщина плакала, всем своим хрупким и худеньким телом сотрясаясь под пуховым платком. Чертовски жаль эту мужественную русскую! Она предприняла все, чтобы помочь мужу, и теперь видит бесплодность своих усилий. Какие-то жалкие утешения непроизвольно срываются с языка:
– Успокойтесь, мадам, я сделаю все, чтобы…
– Ничего вы не сделаете, доктор, ничего, пока я не сниму рубашки.
Кривясь от боли, русский начал сердито стаскивать сорочку. Только когда обнажились литые мускулистые плечи, Клер увидел наконец источник страдания своего пациента. На левом предплечье вздулась большая опухоль. Багровая и отечная, она, видимо, сильно досаждала больному.
– Выбрасываю белый флаг, доктор. Если бы не женские слезы… - русский ласково и насмешливо посмотрел на притихшую жену, - вы никогда не догадались бы, в чем дело. Не так-то часто ваши пациенты прививают себе холеру.
– Холеру?
– Точнее, холерную вакцину ослабленных микробов или как там их зовут. Я ведь не врач, а так - любитель. Просто мой друг предпринял проверку своей вакцины, и мне пришлось на один вечер изображать из себя подопытного кролика. Да не смотрите на меня так, дорогой эскулап. Это совершенно безопасно. Я четвертый по счету, кому вводят вакцину, и пока…
С минуту Анри совершенно ошарашенно смотрел на этого «любителя». Наконец дар речи вернулся к нему. В Париже создана вакцина против холеры! Открытие, которому нет цены, особенно сейчас, когда мир охвачен эпидемией! Кто же творец вакцины? Почему опыты держатся в секрете? Кто, наконец, эти смельчаки, что предоставили себя для рискованного эксперимента?
Анри не выкрикнул свои вопросы, хотя его буквально распирало желание это сделать. Надо взять себя в руки. Здесь он врач, и только врач. Правда, наука ничем или почти ничем не может противодействовать холере, но кое-что для больного сделать можно. Дать, например, жаропонижающее, не повредят и сердечные средства…