Люди среди людей
Шрифт:
– Я ничего не буду принимать, доктор, - запальчиво отрезал русский.
– Это опыт, и его надо провести честно. Моего друга-бактериолога как раз особенно интересует самочувствие человека после прививки.
– Но это жестоко!
– Ничуть. Первый эксперимент изобретатель, не задумываясь, произвел на себе. И вдобавок впрыснул себе дозу большую, чем каждому из нас троих. Он крепко верит в свое дело, доктор, а я верю ему. Ему надо знать, не вредит ли вакцина тем, кому ее вводят, и я ему помогу, даже если для этого придется отправиться к праотцам…
– Ваня…
Мягко ступая, женщина подошла к постели и взяла бессильно лежащую
– Ваня… - Это была уже не просьба, а сокрушенность матери, потерявшей надежду строгостью урезонить сына-шалуна.
Он ответил хитрой улыбкой победителя.
Анри почувствовал себя лишним. У этого русского отличная подруга. Должно быть, ей, бедняге, нелегко сносить упрямство, которое у него уступает разве что только бесстрашию.
– Послушайте, доктор… - Больной сел, откинувшись на высокие подушки. Алые пятна на его щеках заметно побледнели. Жар, видимо, спадал.
– Послушайте, доктор. Жена говорит, что вы хороший человек. Когда уж она это успела заметить - бог весть. Но если вы и впрямь хороший, задержитесь еще на четверть часа, выпейте с нами чашку чая. В знак того, что вы не сердитесь на нас за ночной вызов.
Клер мысленно улыбнулся форме, в какой было сделано предложение. Он рад остаться, хотя, кажется, действительно никогда не пил чай в четыре часа утра.
Это был самый вкусный чай, какой Анри когда-либо приходилось вкушать. Может быть, дело в домашнем варенье, а может быть, его очаровала атмосфера простоты и сердечности, царившая в маленькой комнатке русских. Через десять минут Клер уже знал, что они приехали в Париж совсем недавно с юга России. Инженеру-агроному Вильбушевичу (он, оказывается, даже не русский, а поляк) пришлось бежать с родины после разгрома революционной партии. Многие его друзья оказались в тюрьме и ссылке, а супруги Вильбушевич по подложным паспортам вырвались за границу. Он сажал леса в степях Крыма и Украины. «Эх, если бы вы видели наши степи весной, мосье доктор…» Возможно, его опыт пригодится и во Франции, а пока земляки-эмигранты познакомили агронома с врачом из пастеровского института. Там один русский создает вакцину против холеры. Собственно, вакцина готова, надо лишь проверить на людях ее безвредность. Как не помочь землякам? Ведь в России эпидемия. Что ни день - тысяча, а то и более смертей. Там эта вакцина вот как нужна!…
Клер слушал зачарованно. Эти люди поражали. Изгнанные из родной страны, преследуемые властями, лишенные средств существования, они готовы рисковать жизнью, чтобы их родина получила новый лечебный препарат.
Вильбушевич, как о самом обычном деле, рассказывает о двух врачах и биологе - создателе вакцины, которые приняли первую прививку ослабленного холерного возбудителя. Они не знали, останется ли зараза столь же безопасной в теле человека, как прежде в теле кроликов и голубей. Ответ мог дать только опыт. И те трое предоставили себя для эксперимента. Никто не платил им за это денег, и не известно, было ли кому оплакать этих смельчаков в чужом многолюдном городе.
– А почему опыты ведутся в секрете?
– Чтобы не мешали, - последовал прямой ответ.
– Кто?
– Санитарная инспекция, полиция, журналисты - да мало ли народу, готового совать свой нос в чужие дела!
Анри почувствовал, как краска заливает его лицо. У русского весьма своеобразная манера выражаться. Журналисты… Да ведь это о нем. Нельзя обмануть доверие этих славных людей. Надо сказать им о себе правду.
Вильбушевич от души посмеялся, когда узнал, что перед ним корреспондент «Иллюстрасьон».
– Ну, теперь-то вы уж распишете о нас, господин журналист. Что-нибудь этакое трогательно-душещипательное. Хорошо еще, что не я - главное лицо в этой пьесе. Боюсь только, что главный герой не окажется таким же словоохотливым болтуном, как я.
Ах, какой чудесный это был чай! Анри возвращался в свою квартиру, когда над шпилями парижских крыш, расчерчивая крыльями посветлевшее небо, уже засновали хлопотливые ласточки. Больной дремал. Жар медленно и, видимо, окончательно покидал его уставшее от бессонницы тело. Жена неподвижно застыла у изголовья.
– Было очень плохо, Анри?
– Наоборот, малыш, отлично. В квартире выше этажом живет один из четырех самых мужественных в Париже людей! Он немного прихворнул, но это чепуха.
Луиз трудно чем-либо удивить. Если Анри говорит - значит, так оно и есть.
– А где же трое остальных?
– О, главного смельчака я увижу не позже, чем завтра. Как хорошо, Луиз, что русская дама проявила настойчивость. Она была права: именно мне следовало к ним зайти. Правда, там, наверху, нечего было делать врачу Клеру, зато очень уместным оказался Клер-журналист.
…Так окончилось ночное интервью. Сегодня в пастеровском институте журналист должен встретить главного героя эпопеи.
И пока извозчик продолжает свою болтовню, пока фиакр переезжает Сену и углубляется в Латинский квартал, Анри как заклинание повторяет про себя пять слов, из которых через несколько часов родится самая большая сенсация Парижа: «Дюто, 25, мосье Вольдемар Хавкин, препаратор».
V
Хавкин продолжает заниматься холерой и уже сделал прививки себе и Явейну.
И. И. Мечников.
Из письма к жене.
Париж, 22 июня 1892 года.
VI
Здоровье и жизнь составляют несомненно весьма ценные земные блага, но все-таки не самые ценные для человека. Если человек хочет стоять выше животного, он должен быть готов жертвовать жизнью и здоровьем ради более высоких идеальных благ.
Проф. Макс Петтенкофер.
Из речи в Мюнхенском обществе врачей.
1892 год.
VII
Совсем недавно г. Хавкин из Института Пастера привил себе и трем другим русским исследователям свою вакцину, в результате чего у них поднялась температура и они почувствовали временную слабость. Позднее на месте инъекции появились вздутие и боль, продолжавшиеся несколько дней. На седьмой день после прививки Хавкин и один из его русских друзей были заражены самой сильной холерой, но с ними ничего не случилось. Эти смелые опыты позволяют надеяться, что скоро мы сможем перейти к вакцинации людей.