М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
играх и танцах. Бывало, сестра заиграет на пианино,
а он подсядет, свесит голову на грудь и сидит так
неподвижно час и два. Никому он не мешает, никто его
и не тревожит.
Зато как разойдется да пустится играть в кошки-
мышки, так удержу нет! Бывало, поймает меня во дворе,
за кучей камней (они и сейчас лежат там) и ведет тор
жественно сюда... Сестре моей он вписал в альбом
несколько стихотворений... С будущим мужем моим
был в родстве и дружеских отношениях... Не знаю,
правда ли, что Лермонтов прочел письмо к Мартынову,
но только они постоянно пикировались, хотя были
между собою на «ты»: Лермонтов называл его обыкно
венно «Мартышкой» и иными кличками. Мартынов был
глуповат, но — красавец и любимец барышень, что часто
раздражало поэта. Тут же, у нас, 13 июля они немного
повздорили, потом ушли вместе с Л. С. Пушкиным
и кн. Трубецким. Впоследствии я узнала, что Мартынов,
выйдя на улицу, погрозил ему отучить от затрагивания
в обществе, на что получил в ответ:
— Вместо угроз лучше делать дело... Меня не запу
гаешь, я не боюсь дуэли.
На следующий день Мартынов, принявший эти
слова за вызов, послал к нему секундантов, которые
приложили немало усилий, чтоб расстроить дуэль, но
старания их были напрасны; пришлось обсудить усло
вия и наметить место встречи противников. Лермонтов
заявил, что намерен поехать 15 июля в немецкую коло
нию Каррас, куда он часто ездил верхом один или в об
ществе приятелей и дам, он предложил противнику
и всем секундантам встретить его на обратном пути,
что произошло около 7 часов вечера на склоне Машука.
Все сошли с коней, секунданты зарядили револьверы,
расставили дуэлянтов и дали знак стрелять. Лермонтов
подошел к барьеру и стоял спокойно, подняв пистолет
вверх, а Мартынов стал долго прицеливаться, чем вы
звал упрек секундантов, намеривавшихся уже развести
их, но раздался выстрел, и пуля была в груди поэта,
сраженного наповал. В это время мы сидели у окна,
не зная ничего о дуэли. Разразилась гроза, дождь уси
ливался. Мимо окна проскакал Мартынов, спешивший
явиться к коменданту и доложить о дуэли; один из
секундантов поехал за доктором, другой — за дро-
437
гами... После дуэли Мартынов был арестован, но не на
долго, помню его спустя недели две разгуливающим
по бульвару в белой черкеске, в черном бархатном
бешмете на красной подкладке: он, видимо, бравировал
своим поступком; это был фат, довольно глупый и льсти
вый в разговоре, но очень красивый...
В кармане жилета Лермонтов носил всегда каран
даш, который я храню уже 48 лет, но никогда еще им
не писала 5.
H. Ф. ТУРОВСКИЙ
ИЗ «ДНЕВНИКА ПОЕЗДКИ ПО РОССИИ
В 1841 ГОДУ»
Между пяти гор — Бештау, Машука, Змеиной, Лы
сой и Железной — лежит небольшой, красивенький
городок Пятигорск. <...>
Съезд-нынешнего курса невелик и очень незамечате
лен. Дам мало, да и те... Только в последний месяц
явление хорошенькой генеральши Ор<ло>вой с хоро
шенькими сестрами М. П. 1 наделало шуму; в честь их
кавалеры дали роскошный bal champ^etre * в боковой
аллее бульвара. В тридцать девятом году съезд дам был
тоже невелик и мало интересен; но тогда блистала гра
финя Ростопчина, которая везде — и в скромной
беседе, и в шумном собрании, и в поэтических мечта
н и я х , — везде мила, везде завлекательна.
Мужчины — большею частью пехотные жалкие
армейцы, которых сперва выставляют черкесам, как
мишень, а потом калеками присылают лечить на воды.
Есть и гвардейцы: им или вреден север2, или нужен
крестик; также встретите интересных петербуржцев,
искателей новых сил для новых соблазнов столичной
жизни: один из них В. В. Дж. остался мне постоянно
приятным знакомым. Но самые занимательные из по
сетителей — это помещики в венгерках, с усами и без
причесок; они пожаловали так, от нечего делать: по
играть в карты и отведать кахетинского.
20 июня.Несносна жизнь в Пятигорске. Отдавши
долг удивления колоссальной природе, остается только
скучать однообразием; один воздух удушливый, серный
отвратит всякого. Вот утренняя картина: в пять часов
* сельский бал ( фр.) .
439
мы видим — по разным направлениям в экипажах, вер
хом, пешком тянутся к источникам. Эти часы самые
тяжелые; каждый обязан проглотить по нескольку боль
ших стаканов гадкой теплой воды до десяти и более:
такова непременная метода здешних медиков. Около
полудня все расходятся: кто в ванны, кто домой, где
каждого ожидает стакан маренкового кофе и булка;
обед должен следовать скоро и состоять из тарелки