Мадам Икс
Шрифт:
Я останавливаюсь у открытых дверей. Ты подходишь ко мне, берёшь меня за плечи и разворачиваешь. Становишься позади меня. Я чувствую тебя, слышу твоё дыхание. Что-то холодное и тяжёлое ложится мне на декольте. Я смотрю вниз и вижу огромный сапфир. То старинное ожерелье, что ты выиграл на аукционе.
— Джонатан...
— Это не обсуждается, Икс, — ты опускаешь руки на мою шею, закрепляя застёжку, затем делаешь шаг назад. — Вот.
Я поворачиваюсь и вижу, что ты улыбаешься. Киваешь головой.
— Почему? — спрашиваю я.
Ты пожимаешь плечами, и я вижу ухмылку, похожую на беззаботную усмешку.
— Потому что я могу. Потому что хочу. Оно идеально смотрится на тебе.
— Зачем ты купил это, Джонатан? Не для меня уж точно.
Снова пожимаешь плечами, на этот раз уже не так легко.
— Потому что отец был там. Я хотел что-то ему доказать.
— Ты потратил четверть миллиона долларов, чтобы насолить отцу, чтобы показать ему, какой ты?
— В принципе, да.
— Это ребячество.
Я протягиваю руки, чтобы снять ожерелье.
— Возможно, да. Но таково моё детское решение. Сохрани его, Икс. Это мой подарок тебе.
Что-то в твоём голосе и в твоих глазах убеждает меня.
Я опускаю руки. Поднимаюсь на носочки, чтобы обнять тебя платонически.
— Хорошо, Джонатан. В таком случае... спасибо.
— Всегда пожалуйста, — ты салютируешь мне, прикасаясь к виску указательным и средним пальцами. — Увидимся.
И ты уходишь.
Я никогда тебя не увижу. И чувствую себя от этого печальней, чем ожидала.
Наконец, в одиночестве я стою у своего любимого окна. Смотрю, как проезжают такси и грузовики, как ближайший светофор меняет цвета по зелёно-жёлто-красному циклу, чувствую, как свободно дышат мои лёгкие, слышу звуки клаксонов и сирен, голоса и запах города.
Глаза цвета индиго.
Большой палец на моей щеке, губы на моих губах, какая-то необъяснимая тайна навсегда исчезла украденным моментом в мужской уборной, дыхание одно на двоих, тёплый голос и сильные нежные руки, запах корицы и сигарет.
Мне хочется плакать от того, что я оставила в той мужской уборной.
Но я не могу, поскольку не знаю, что же такое я потеряла, осознаю только, что оно ушло, и что это значило для меня всё.
ГЛАВА 11
Я внезапно просыпаюсь, чувствуя чьё-то присутствие.
— Калеб.
— Икс.
В комнате непроглядная тьма. Но я чувствую запах пряного одеколона, слышу лёгкое дыхание. Движение ног по деревянному полу.
— Который час, Калеб?
— Три часа сорок шесть минут утра.
Я не сажусь, а лежу, отвернувшись, на правой стороне кровати. Спрашивая, позволяю себе добавить яда в свой голос:
— Что ты хочешь, Калеб?
— Достаточно твоего такого отношения. Я сказал, что мне жаль. Хватит.
Кровать прогибается. Я чувствую руку на своём бедре.
— Мне не разрешается сердиться, Калеб? Ты меня обидел. Напугал. Из-за чего?
— Ты не должна была так разговаривать со мной. Не должна задавать вопросы.
— Иначе ты задушишь меня? Как это пытался сделать Уильям?
— Или я рассержусь. Я не хотел тебя обидеть, Икс.
— Но ты это сделал, и мне это не нравится, — говорю я.
Я отчаянно хочу оттолкнуть прочь его руку, но он всё же скользит ею вверх по моей талии, пальцами впиваясь в одеяло и отодвигая его. Теперь мне холодно.
Огромная, тяжёлая рука переворачивает меня на спину. Я не сопротивляюсь. Пока нет.
— Да ладно, Икс. Забудем об этом.
— Ты думаешь, я не пробовала? Я не могу. Не могу просто забыть об этом, Калеб.
Наконец, я сажусь, жалея, что не могу обернуть одеяло вокруг груди, потому что оно куда-то отброшено, но сейчас темно, и я не хочу никакого физического контакта.
— Чёрт побери! Всё это из-за той тупой сучки Сары, — в его голосе отчётливо слышится гнев.
— Сара не хватала меня за горло. Это сделал ты.
— И ты меня никогда не простишь?
— Не знаю.
Я вспоминаю вкус его семени у себя во рту в тот день.
Получается, что мои сексуальные услуги были... само собой разумеющимися? И достались ему так легко, без вопросов. Я презираю себя. Ненавижу за то, что опустилась на колени и прижала свой рот к его ожидающей эрекции. Зачем я это сделала? Кто я такая, чтобы предлагать такую абсолютную покорность?
Возможно, это всё преломление, всё искажено моими воспоминаниями о таких-совершенно-иных прикосновениях к моей коже, других губ к моим губам.
— Нет, — твёрдо отвечаю я.
— Нет? — теперь я слышу удивление. — Нет, ты не собираешься прощать меня?
— Нет.
Его руки движутся по моим рукам, ощупывают, ищут и находят мой затылок. Тянут меня за волосы. Тепло и тяжесть нависают надо мной.
— Думаю, что ты всё же передумаешь, Икс.
— Калеб... — я извиваюсь, пойманная в ловушку, задыхаюсь, ощущая его гнетущее присутствие, вдавливающее меня в кровать, пока я не оказываюсь в горизонтальном положении. Руки словно пёрышки касаются моей кожи, задирая хлопковую футболку, которую я использую вместо ночной рубашки, поднимая её вверх к моему горлу, тем самым обнажая грудь в темноте. Вокруг лишь чернота, тяжесть и прикосновения к моей коже. Ладони нежные, но вместе с тем настойчивые. Его пальцы находят и стягивают прочь моё нижнее белье.
— Калеб, — я нахожу в себе силы сопротивляться. — Я не хочу этого, Калеб.
Его губы на моей коже, на моём животе. Волосы щекочут бедро.
— Хочешь.
Проблема в том, что моё тело помнит, что могут сделать эти руки. Влажная киска между моими бёдрами помнит, что могут сделать эти пальцы, что может сделать его эрекция, которая, я знаю, уже готова и томится в ожидании. Я помню и чувствую противоречие. Ложь запутана и неоднозначна. Я лгу. Я хочу этого. Знаю, что то, что произошло, случилось в момент гнева. Возможно, если я задам неправильный вопрос, скажу что-то не так, захочу невозможного, то эти руки, которые предлагают сейчас удовольствие, позже причинят боль снова. Боль в качестве наказания. Ещё одно удушение. Кто знает?