Магическая Прага
Шрифт:
И наконец, после нескольких часов кружения по городу, она вдруг воскликнула: “Виа дель Монте Брианцо. Свечки зеленые! Жми!” [108] . Ее долгожданный возглас вывел меня из дремоты. Я нажал на газ, быстрее молнии въезжая на столь желанную улицу. Тик-так, вот мы и у покрытой патиной двери. А потом “Dobr'a kocka, kter'a nemls'a” (чеш. “Хороша та кошка, что не прожорлива”), я удаляюсь из виду, улизнув в подворотню, даже не попрощавшись. В тот момент я осознал, что и она тоже – персонаж моей Праги, волшебной и плутовской, из той же труппы, что и алхимики, астрологи, лунатики, манекены и одрадеки [109] , задействованные в представлении.
108
“Pour ma chandelle verte!” – фраза из пьесы А. Жарри “Король Убю” в русск. пер. “свечки ядреные”. – Прим. пер.
109
“Книга вымышленных существ”, написанная Хорхе Луисом Борхесом в 1954 г. в содружестве с Марией Герреро и дополненная в 1967–1969 гг., содержит описание более 120 вымышленных существ из фольклора и литературы. Среди них – Одрадек, существо, придуманное Францем Кафкой и напоминающее плоскую зубчатую катушку для ниток, как будто обмотаную обрывками ниток самых разных сортов и цветов. – Прим. ред.
И не важно, в Париже мы или в Риме. Вы сами написали, что каждый несет свой собственный пейзаж в себе, и этот пейзаж не навязывается другим, попадающим в него на время, и что человек “отбрасывает спустя некоторое время этот пейзаж, оплакивая его не больше, чем змея ставшую для нее тесной кожу” [110] .
Глава 6
Как
110
Vera Linhartov'a. Mezipruzkum nejbl'iz uplynul'eho. Cesk'e Budejovice, 1964, s. 11.
111
Ср. Zdenek Wirth – Frantisek Kop – V'aclav Rynes. Metropolitn'i chr'am Svat'eho V'ita. Praha, 1945; Vojtech Birnbaum. Listy z dejin umen'i. Praha, 1947, s. 911–912, 113–119, 120–145; A. Kutal – D. L'ibal – A. Matejcek. Cesk'e umen'i gotick'e: Stavitelstv'i a socharstv'i, I. Praha, 1949, s. 2426; Jan Wenig. Chr'am chr'amu. Praha, 1955; Jakub Pavel. Chr'am Svat'eho V'ita v Praze. Praha, 1968; Viktor Kotrba. Architektura, in: Cesk'e umen'i gotick'e: 1350–1420. Praha, 1970, s. 58–62.
Я вновь и вновь возвращался сюда, точно зачарованный, чтобы грезить наяву, глазея на череду скульптурных бюстов, украшающих его трифорий. Меня одолевала жажда цвета, и я утолял ее богемскими самоцветами: соединенными вместе и оправленными золотом карнеолами, аметистами, халцедонами, яшмами, агатами, хризопразами, что украшают стены тихой капеллы Святого Вацлава, переливаясь в свете мерцающих свечей. Это камерное и сказочное помещение, а также Золотые ворота, с тройной аркой и венецианской мозаикой, утоляли мою жажду чудесного. Множество гербов, реликвий, драгоценностей, церковной утвари, дарохранительниц, собранных в соборе, подпитывали не только мою страсть к каталогизации, но и мою слабость к нагромождению различных предметов. А поскольку готика для меня отождествляется с юношеской дерзостью, то я радовался, что Карл IV, после смерти первого архитектора собора Матьё Аррасского (1352) доверил строительство никому не известному двадцатилетнему Петру Парлержу из Гмюнда, проявившему себя гениальным архитектором.
И даже от этой вертикальной сонаты, от этой хрустальной друзы, от этого триумфа стрельчатых сводов веет чем-то таинственным, двусмысленным или же, иначе говоря, пражским, как если бы отряд демонов-искусителей затесался в череду святых. Водостоки сливались в моей фантазии с гротескными и тревожными призраками из чешской литературы. Все остроконечные сооружения богемской столицы словно вступают в заговор друг с другом, пронзая ребра неба своими шпилями – собор, величественная башня муниципалитета в Старом городе, Пороховая башня, башни Тынского храма, пожарные каланчи, башни Карлова моста и еще сотни других башен. Не случайно Незвал сравнивает башни глубокой ночью с фантастическими беретами “сборища чернокнижников” [112] (“cernokneznick'emu shrom'azden'i”). Небо Праги восстанавливает силы после уколов шпилей, прислоняясь щеками к мягким куполам эпохи барокко, однако даже за их болотно-изумрудными крышами прячется хвост лукавого: по словам Сейферта [113] , когда выходит луна, с этих патиново-медных крыш раздается кваканье лягушек, словно из пруда [114] .
112
См. Витезслав Незвал. Пражский пешеход / Пер. Н. Зимяниной. Цит. по: Витезслав Незвал. Избранное. Т. 2. – Прим. пер.
113
Ярослав Сейферт (1901–1986) – чешский писатель и журналист. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1984 г. – Прим. пер.
114
Jaroslav Seifert. Sv'etlem oden'a (1940). Praha, 1946, p. 24.
В вечерние часы до нас доносился издалека благовест всех пражских церквей. Сверху мы глядели на переплетение блестящих черепичных крыш, балконов, башенок, дымовых труб, мансард [115] . Ты помнишь, как вспыхивали в праздничные вечера в лучах прожекторов покрытая патиной медь Святого Микулаша, статуи на Пражском мосту, фасад церкви Святого Спасителя. Сверху, с Градчан, город казался утонувшим в пыльном облаке желтоватого сияния. Здания, отраженные в реке и укачиваемые волнами, превращались в мерцающие подводные замки, убежища водяных. В такие вечера чайки, ослепленные известковым светом, кричали более хрипло, чем обычно, как в нотах Яначека [116] , не скупясь на ругательства и бросаясь в стремительные пике. Белые, с черным клювом, они выделывали пируэты на парапете моста Легии [117] , чтобы потом, утомившись, присесть на воду, подобно бумажным корабликам. А тем временем поблизости, в Национальном театре, с не меньшим проворством скакал по сцене великолепный фигляр Ладислав Пешек [118] , с его хитрыми усищами, мастер на смешные проделки, в костюме бродяги и коварного мошенника Пантелеона Восилки [119] .
115
Ср. Ladislav Sitensk'y – Jaroslav Herout. Praha stovezat'a. Praha, 1971.
116
Леош Яначек (1854–1928) – чешский композитор, музыковед-этнограф и педагог. – Прим. пер.
117
Более правильное, хотя и редко используемое в повседневной русскоязычной среде название – мост Легионов – Прим. науч. ред.
118
Ладислав Пешек (1906–1986) – актер театра и кино, народный артист Чехословакии. Российским зрителям 1970-х годов знаком по фильмам “Адела еще не ужинала”, “Майские звезды”, “Златовласка” и др. – Прим. ред.
119
Пантелеон Восилка (Panteleon Vocilka) – отрицательный персонаж пьесы-сказки Й. К. Тыла “Волынщик из Стракониц” (“Strakonick'y dud'ak”). – Прим. пер.
Ты помнишь те промозглые вечера, когда мы забирались на Петршинский холм (Petr'in, нем. Laurenziberg – Лаврентьева гора), под снегом, медлительные, как водяные? “Хорошо, – читаем мы у Кафки, – если вы хотите, я пойду, хотя глупо идти сейчас на Лаврентьеву гору, ведь погода еще холодная” [120] . Желтоватый свет сочился медовыми прожилками внутри фонарей. На тебе были черные войлочные сапожки, и ты выводила кончиком зонта бессвязные письмена на заснеженных тропинках. Луна смотрела исподтишка сквозь завесы облаков, как упитанная актриса в день бенефиса. Хищный алый глаз Астрономической обсерватории как будто подмигивал нам. Крошки мерцающих воспоминаний теснятся, словно осколки зеркал, сваленные в корзину как попало. Я буду вынимать их одно за другим и из этой тысячи осколков, что с трудом подгоняются друг к другу, попытаюсь воссоздать неуловимый образ города на Влтаве.
120
См. рассказ “Описание одной борьбы” / Пер. С. Апта, см. Франц Кафка. Соч. в 3 т. Т. 1. М.: Худож. лит.; Харьков: Фолио, 1995, с. 31–68. – Прим. пер.
Романская ротонда Святого Креста находится на улице Каролины Светлой, рядом с нашим домом, украшенным граффити xix века. Ярмарка Святого Матфея проходила 24 февраля в Дейвицах, где ботинки утопали в грязи. Это было нагромождение каруселей и музеев восковых фигур, ломящихся прилавков с расческами, горнами из папье-маше, масляными лампами из кованого железа, жестяными и пряничными сердцами, иконками и портретами Сталина. И еще неподвижные вагоны на мертвых путях Масарикова вокзала. И вилла Бертрамка, где однажды ночью 1787 г., остановившись в гостях у певицы Йозефины Душковой, Моцарт всего за несколько часов до спектакля сочинил увертюру к “Дон Жуану” [121] . И статуи Карлова моста в снежных капюшонах. И косые взгляды газовых ламп на кривых улочках в Градчанах. И мельницы на острове Кампа, например Совиная мельница (чеш. “Sovovsk'y ml'yn”, нем. “Eulenm"uhle”), рядом с которой, в отсыревшем доме, где когда-то находилась дубильня, в “доме трагического поэта” [122] проживал печальный Голан, вечно устраивавший драки с соседом сверху Яном Верихом, известнейшим клоуном Богемии. Легенда гласит, что название мельнице дали совы, вившие гнезда в дуплах очень древнего тополя, что рос здесь с незапамятных времен, в то время как на самом деле все куда проще – мельница называлась по имени своего владельца, пана Совы [123] . И стоячая вода речки Чертовки. И зеркальный лабиринт в Петршине. И огромные лакированные туфли-лодочки на высоких каблуках, из неизнашиваемой кожи, на рекламных плакатах фирмы “Bat'a”. И небеса, приводимые в движение ветром, арены “веющих лазурей” на Вышеградском холме [124] , откуда снующие внизу прохожие казались фигурками с детского рисунка.
121
Ср. Jaroslav Patera. Bertramka v Praze. Praha, 1948, s. 92–98.
122
Владимир Голан. Ночь с Гамлетом (1964). – Прим. пер.
123
Ср. Jan Herain. Star'a Praha. Praha, 1906, s. 130.
124
Франтишек Купка (1871–1971) – чешский художник, большую часть жизни проживший во Франции, один из первых абстракционистов. Создал целый ряд абстрактных композиций в синем колорите, одна из которых называется “Vanouc'i modre” (“Веющие лазури”). См. Ludmila Vachtov'a. Frantisek Kupka. Praha, 1968. – Прим. пер.
И маленькая светящаяся вывеска лионского “Шелкового дома” на Вацлавской площади, автоматы, буфеты, нагромождения тортов, тартинок, сосисок с горчицей, черноватая пивная пена. И куколки турок в тюрбанах и синих кафтанах, кивающие головой с витрины бакалейной лавки Юлиуса Майнла. И дребезжание красных трамваев, волочащихся к Ольшанскому кладбищу, с подвешенными сзади венками, похожими на спасательные круги. И спешащие на свой первый бал в “Люцерну” [125] в сопровождении матерей девушки, в длинных платьях, с легким налетом румян на щеках и фигурками в вечном стиле пражского бидермейера, напоминающие “кофейные куклы” (“k'avov'e panenky”) Индржиха Штырского [126] . И низенькие домишки Нового Места, что громоздятся друг на друга [127] . И ветхие доходные дома Либени и Жижкова, которые, несмотря на свою обшарпанность и нищету, могут разыгрывать барочные мистерии, превращаясь, по словам Коларжа, в “Нефы храмов с бесконечным хоралом посуды / В кадиле из помоев / С преображением спичек в номера / Исповедален (с оттоманкой, вешалкой и умывальником)” [128] .
125
“Люцерна” – пассаж-палац, жемчужина Пражского модерна, многофункциональный комплекс, построенный в 1907–1921 гг. дедом Вацлава Гавела. – Прим. пер.
126
См. Jindrich Styrsk'y. Sny. Praha, 1970, s. 69–70.
127
См. Vojtech Volavka. PoutPrahou. Praha, 1967, s. 288.
128
Пер. с чеш. С. Сторвида. Jirн Kol'ar. Litanie, в: 'Ody a variace. Praha, 1946, с. 16. – Прим. пер.
И башня Староместской ратуши с календарем работы Йозефа Манеса [129] – “циклом из двенадцати идиллий о жизни богемского крестьянина” [130] , и с астрологическими часами магистра Гануса, над которыми, когда часы отбивают ровный час, оживает аллегорический театр. За двумя окошками проходит ряд маленьких статуй: апостолы со Спасителем, смерть кивает головой турку, тот отрицательно качает головой, скупой, транжира и другие фигуры, исчезающие с пением петуха [131] . И ослепительная золотая дарохранительница, усеянная более чем шестью тысячами бриллиантов, в уединенной часовне в Лорете [132] , где бьет в виски вековое молчание и сквозь пламенную помпезность дарохранительниц, статуй, чаш, вотивных предметов [133] и сегодня просвечивает печаль Праги, вновь обращенной в католичество [134] . Но хватит: от множества воспоминаний у меня уже пар из ушей.
129
Йозеф Манес (1820–1871) – чешский художник, представитель романтического течения в живописи. – Прим. ред.
130
Milos Jir'anek. Josef M'anes. Praha, 1917, s. 28.
131
Ср. Jan Dolensk'y. Praha ve sv'e sl'ave i utrpen'i. Praha, 1903, s. 298–300 и 307–315; Joseph Wechsberg. Prague: The Mystical City. New York, 1971, s. 67–68.
132
Лорета – комплекс сооружений, построенных вокруг Святой хижины – копии домика Девы Марии. На территории пражской Лореты находится монастырская сокровищница, где хранятся иконы с окладами из золота, украшенными сапфирами. Наиболее ценная часть Лоретанского сокровища – алмазная дароносица “Пражское солнце” из позолоченного серебра, лучи которой украшены 6222 бриллиантами. – Прим. ред.
133
Вотивные предметы, вотивные дары (лат. votivus – “посвященный богам”, от votum – “обет, желание”) – всевозможные вещи, приносимые в дар божеству по обету, ради исцеления или исполнения какого-либо желания. – Прим. ред.
134
Jan Herain. Star'a Praha, cit., d., s. 254–255.
И все же – ты помнишь? В нашем постоянном фланировании по улицам города на Влтаве мы искали кафе, где собирались поэтисты, – эти kaffeeh"auser, катакомбы еврейских писателей Праги – как называл их Кафка [135] ; сто кабаков, в которых бывал Ярослав Гашек, кабаре былых времен На Поржичи, следы старого кафе-шантана и балагана (нем. “Tingeltangel”) [136] . Привлеченные “глубоким смехом пивных” [137] , мы заходили туда и ввязывались в баталии за превосходство жбанов над кружками, в жаркие перепалки посетителей, которые, орошенные вечным кропилом “Пльзеня”, заводят разговоры по принципу “J'a o koze von o voze” (чеш. “Я ему про козу, а он мне про телегу”) [138] , что тоже отражает непоследовательность богемской столицы. Мы входили в kav'arny, в комнаты с запахом мокко, и здесь нас встречали официанты в черных фраках из альпаки, с надутыми бумажниками, неугомонное бормотание старушек, что собирались здесь обсудить сплетни, вынюханные по всем церквям, вульгарные взгляды разряженных и располневших путан, наводящие тоску на возмужалых щеголей, что притворно заслонялись прикрепленной к палке газетой, тупоумие простофиль, что часами сидели, уставившись в кружку в созерцании пивного божества, а порой и стайки пышнотелых дам с подведенными глазами и жемчужными ожерельями на глубоких декольте.
135
См. Густав Яноух. Разговоры с Кафкой. См. Gustav Janouch. Gespr"ache mit Kafka. Frankfurt, 1961. – Прим. пер.
136
Vojtech Volavka. Pout Prahou, cit., d., s. 98; Eduard Bass. Labut'i p'isen Na Por'ic'i, in: Kuk'atko. Praha, 1970, s. 211–212.
137
Jir'i Kol'ar. Svedek, в: 'Ody a variace, cit., d., s. 33.
138
Чешский вариант поговорки “Я тебе про Фому, а ты мне – про Ерему”. – Прим. пер.