Магическая Прага
Шрифт:
Мы не столь наивны, чтобы представлять себе это сосуществование как идиллию, хотя разные последовавшие за этим события заставляют многих расценивать такое содружество народов как “счастливую Аравию”, как “Traumwelt” (нем. “страна грез”). В действительности шаткое равновесие колебали взаимные придирки, пакости, соперничество и неприязнь. Киш [158] утверждает, что ни один немец не мечтал войти в круг чешской буржуазии, а в немецкое казино не ступала нога ни одного чеха. У этих двух национальностей были свои парки, игровые залы, бассейны, ботанические сады, больницы, лаборатории, морги – все было раздельным. Часто даже кафе и рестораны различались по языку, на котором говорили их посетители. Чешское и немецкое академические сообщества не обменивались опытом и не сотрудничали. Если Национальный театр (N'arodn'i divadlo), открытый в 1881 г., приглашал на гастроли театр “Комеди Франсез”, московский МХАТ или знаменитого певца, немецкие критики об этом даже не упоминали, и, в свою очередь, чешские критики хранили молчание, когда в Ландестеатре (Deutsches Landestheater) в 1885 г. или в Новом немецком театре (Neues Deutsches Theater) в 1888 г. выступали венский Бургтеатр, Энрико Карузо или Адольф фон Зонненталь [159] .
158
Эгон Эрвин Киш (1885–1948) – чешско-немецкий писатель и журналист, участник Гражданской войны в Испании. – Прим. пер.
159
Адольф фон Зонненталь (Adolf Von Sonnenthal, 1834–1909) – венский актер, режиссер и директор венского Бургтеатра. См. Egon Erwin Kisch. Deutsche und Tschechen, cit., S. 94–93. – Прим. пер.
Ко всему этому следует добавить частые стычки, яд шовинизма, вспышки неприязни между чешскими и немецкими студентами, спесь немецкого населения, считавшего чехов выскочками и неотесанной чернью [160] , а также ненависть чешского пролетариата по отношению к немцам (и евреям), сосредоточившим в своих руках большую часть капитала. “Немецкая Прага! – писал Эгон Эрвин Киш. – Это были почти исключительно богатые буржуа, владельцы буроугольных месторождений, члены правлений горнопромышленных предприятий и оружейного завода “Шкода”, торговцы хмелем, сновавшие между Жатецем и Северной Америкой, производители сахара, тканей, бумаги, директора банков; в их кругах вращались профессора, чиновники и государственные служащие” [161] .
160
Dusan Hams'ik – Alexej Kus'ak. O zuriv'em report'eru E. E. Kischovi. Praha, 1962, s. 11.
161
Ср. Egon Erwin Kisch. Deutsche und Tschechen, cit., p. 93.
Но, несмотря на взаимные разногласия и перепалки, между разными слоями общества существовало взаимопроникновение. К вящему неудовольствию блюстителей чистоты языка, чешский язык кишел немецкими идиомами. Поэт Франтишек Геллнер [162] метко охарактеризовал эту ситуацию: “часто хороший германизм оказывается куда более чешским, чем древнее чешское выражение” [163] . А пражский немецкий (“Prager Deutsch”), “papierenes Buchdeutsch” [164] (нем. “сухой книжный язык”), в свою очередь, изобиловал “богемизмами”. Существовал также малостранский немецкий (“Kleinseitner Deutsch”), что был в ходу в Kleinseite, то есть на Малой Стране, и которому Киш уделил немало страниц [165] ; бытовали неуклюжая смесь чешского с немецким – язык кухонь и дворов, и пражский вариант идиша – Mauscheldeutsch [166] . Этот лингвистический Вавилон, это сочетание несовместимых элементов в рамках Габсбургской империи – огромного этнического плавильного котла, оттачивало умы и весьма активно стимулировало фантазию и творчество. Выставка Мунка [167] , турне актеров МХАТа (“moskevst'i” – “московские”, как их прозвала актриса Хана Квапилова [168] ), Макса Рейнхарда со “Сном в летнюю ночь” [169] , сезоны итальянской оперы в Deutsches Landestheater под управлением Theaterzauberer (нем. “театральный чародей”) Анджело Ноймана [170] –“mistische Gestalt” [171] , по мнению Киша [172] , и множество других подобных событий обогащали культурную жизнь города на Влтаве. Все это способствовало необычайному расцвету пражских поэтов, художников и мыслителей в эпоху заката империи.
162
Франтишек Геллнер (1881–1914, в начале Первой мировой войны пропал без вести) – чешский поэт, журналист и карикатурист. Автор критически-ироничных, часто эпатажных стихов (сборники “После нас хоть потоп” и “Радости жизни”). – Прим. ред.
163
Karel Teige. Svet, kter'y von'i. Praha, 1930, s. 96. Ср. Roman Jakobson. O dnesn'im brusicstv'i cesk'em, in cestina a jazykov'a kultura / Ed. Bohuslav Havr'anek и Milos Weingart. Praha, 1932, s. 94; Spisovn'a cestina a jazykov'a kultura / Ed. Bohuslav Havr'anek и Milos Weingart. Praha, 1932, s. 94.
164
Oskar Wiener. Deutsche Dichter aus Prag, cit., S. 6.
165
Egon Erwin Kisch. Die Abenteuer in Prag, cit., S. 276–285.
166
Ср. Klaus Wagenbach. Franz Kafka: Eine Biographie seiner Jugend, cit., S. 86.
167
Ср. Emil Filla. Eduard Munch a nase generace (1938), в: O v'ytvarn'em umen'i. Praha, 1948, s. 66–76; Jirн Kotal'ik. Modern'i ceskoslovensk'e mal'irstv'i. Ceskoslovensko, 1947, c. 33.
168
Jindrich Vod'ak. Tri hereck'e podobizny. Praha, 1953, s. 102; Frantisek Cern'y. Hana Kvapilov'a. Praha, 1960, s. 268–269, 271, 277.
169
См. Hans Tramer. Die Dreiv"olkerstadt, cit., S. 146. См. также Karel Hugo Hilar. Pr'iklad Maxe Reinhardta, tvurce sc'enick'eho prostred'i, in: Divadeln'i promen'ady (1906–1914). Praha, 1915, s. 99–106.
170
Анджело Нойман (1838–1910) – австрийский оперный певец (баритон) и импресарио. – Прим. пер.
171
Нем. мистический образ. – Прим. пер.
172
Egon Erwin Kisch. Marktplatz der Sensationen, cit., S. 73. Ср. также: Hans Tramer. Die Dreiv"olkerstadt cit., S. 145–146.
Несмотря на богатую социальную жизнь, немецкое меньшинство, зажиточная прослойка, без языковой поддержки в лице пролетариата, была лишь островом в славянском море. Но в этом шатком сосуществовании самой изолированной группой была все-таки еврейская. В xix веке, в период чешского национального возрождения, когда Прага вновь славянизировалась благодаря притоку людей из сельской местности, богемские и моравские евреи, получив разрешение селиться вне гетто [173] , большей частью выбирали немецкие язык и культуру. Онемеченный еврей в городе на Влтаве жил, точно в вакууме [174] . Он был чужим как для немцев, так и для чехов; последние, в своем пробивающемся национализме, не сильно отличали его от немцев. Следует добавить, что еврей обычно хранил верность императорскому дому – кроме маниакальной привычки носить белый воротничок, он к тому же старался пробиться в коммерц-советники (нем. “Kommerzienrat”) и в императорские советники (нем.
173
Гетто Праги было упразднено в 1852 г. В 1898 г. по решению пражского муниципалитета все здания еврейского квартала, не имевшие исторической или архитектурной ценности, были снесены. – Прим. ред.
174
Ср. Pavel Eisner, Franz Kafka a Praha, Kritick'y mes'icn'ik, 1948, c. 34; Pavel Eisner, Franz Kafka, Svetov'a literatura, 1957, c. 3.
“Kaiserlicherrat”), и Габсбурги его защищали [175] . По этой причине чехам еврей казался глашатаем монархии, которой они противились. Не только индустриальные толстосумы, но и каждый банковский служащий, каждый коммивояжер, каждый Замза [176] , каждый лавочник или торговец еврейского происхождения в конце концов становился паном, господином, непрошеным гостем.
Всю сложность и безнадежность положения еврея в городе на Влтаве помогает нам понять случай в пансионе, в Мерано, описанный Францем Кафкой: “С первых же слов выяснилось, что я из Праги; оба, и генерал (напротив которого я сидел) и полковник, знали Прагу. Я чех? Нет. Изволь, объявляй прямо в эти верные немецкие военные глаза, кто ты, собственно, такой. Кто-то сказал: “Немецкая Богемия”, кто-то другой: “Мала Страна”. После этого тему оставили и продолжили трапезу, но генерал с его чутким, филологически натренированным в австрийской армии слухом остался неудовлетворен и после еды вновь начал выражать сомнения относительно звучания моей немецкой речи, впрочем, может быть, глаза сомневались больше, чем уши. Теперь я мог попробовать объявить о своем еврействе” [177] .
175
Ср. Willy Haas, Die literarische Welt, M"unchen 1960, S. 10, 17; Hans Tramer. Ute Dreiv"olkerstadt, cit., S. 153, 157.
176
Герой рассказа Кафки “Превращение”, коммивояжер. – Прим. пер.
177
Из письма Кафки Феликсу Вельчу, 10 апреля 1920 г., см. Неизвестный Кафка / Пер. с нем. Г. Ноткина. СПб.: Академический проект, 2003, с. 302–303. Ср. Густав Яноух. Разговоры с Кафкой: “Он говорил по-чешски и по-немецки, но предпочитал немецкий. Его немецкое произношение было твердое, похожее на произношение чехов, говорящих по-немецки”. См. Gustav Janouch. Gespr"ache mit Kafka, s. 21. – Прим. пер.
Отсюда происходит то чувство ненадежности, инаковости, смутной вины, которым пропитана вся немецкоязычная еврейская литература Праги. Власти Замка игнорируют ходатайства землемера, который тщетно пытался добиться права жить и работать в его владениях как полноправный гражданин. Любопытно, что неспособность адаптироваться, оторванность от корней присущи также многим чешскоязычным еврейским писателям, к примеру, романисту и поэту Рихарду Вайнеру, который, хоть и был рожден в Писеке [178] и прожил почти всю свою жизнь в Париже, не смог избежать пражской желчи и трений между габсбургскими подданными. На некоторых страницах его книг, например в рассказе “Пустой стул” (“Pr'azdn'a zidle”, 1919), он мучается от поистине кафкианской одержимости чувством вины, чудовищно разрастающейся – неуловимой, ужасной, беспричинной:
178
Писек – город на юге Чехии, на реке Отаве. – Прим. ред.
“Я тону в вине, захлебываюсь им, я барахтаюсь во грехе – но не познал его и никогда не познаю” [179] .
Немецкоязычные евреи Праги всегда были близки к славянам или жаждали приблизиться к ним. Многие из них могли изъясняться по-чешски, хотя и не в совершенстве. Показательны слова Макса Брода [180] из его письма Яначеку: “P'isu nemecky, ponevadz v Cestine del'av'am mnoho chyb” (“Я пишу на немецком языке, из-за того что делаю в чешском много ошибок”) [181] . Вилли Хаас [182] вспоминает: “Бюрократическая верхушка говорила на гротескном и стерильном имперско-королевском чешско-немецком языке, совершенно исковерканном. Знать в своих таинственных и огромных барочных дворцах на Малой Стране говорила по-французски, не принадлежа ни к какой нации, разве что к исчезнувшей почти век назад Священной Римской империи. Мои кормилица, няня, кухарка и горничная говорили по-чешски, и я говорил с ними по-чешски” [183] .
179
Richard Weiner. Pr'azdn'a zidle, in Pr'azdn'a zidle a jin'e pr'ozy. Praha, 1964, s. 118. Ср. Jindrich Chalupeck'y. Richard Weiner. Praha, 1947, s. 26–27.
180
Макс Брод (1884–1968) – немецкоязычный чешский и израильский писатель, философ, публицист и журналист “пражской школы”. – Прим. ред.
181
См. Переписку Леоша Яначека с Максом Бродом – Korespondence Leose Jan'acka s Maxem Brodem / Под ред. Jan Racek и Artus Rektorys. Praha, 1953, s. 17 (6. xii. 1916).
182
Вилли Хаас (Willy Haas, 1891–1973) – немецкий публицист, блестящий кинокритик, киносценарист, уроженец Праги. Его называли одним из лучших практиков кинотеории. Среди фильмов по его сценариям драмы “Тонка Виселица”, “Безрадостный переулок” и др. – Прим. ред.
183
Willy Haas. Die literarische 'Welt, cit., S. 10–11.
От кормилиц и нянь, приехавших из окрестностей города, дети из состоятельных еврейских семей Праги могли научиться не только чешским фразам, но и сказкам, песням и даже католическим обрядам славянского народа [184] . Франц Верфель во многих своих стихах и в одном романе воспевал свою кормилицу Барбару [185] как воплощение чистоты и убежище от коварства этого мира. Под бдительными очами чешской кормилицы мальчик, наряженный в морской костюмчик, играл меж деревьев Stadtpark (садов Врхлицкого рядом с Главным вокзалом), чьи ветви достигали окон отчего дома. По прошествии лет “die treue Alte” – верная старушка [186] стала для Верфеля образом утраченной защищенности (нем. “Geborgenheit”) его детства, символом сказочного времени.
184
Ср. Pavel Eisner. Franz Kafka, in: Svetov'a literatura, cit.
185
Franz Werfel. Barbara, oder die Fr"ommigkeit (1929); Ср. Willy Haas, Die litera-rische Welt, cit. d., S. 18–19.
186
Franz Werfel. Der dicke Mann im Spiegel, в: Der Weltfreund (1911).
Еврейско-немецкие литераторы и художники (да и не только еврейские), как утверждает Пауль Леппин [187] (который не был евреем), боготворили “die wiegende und schw"armerische Anmut der slawischen Frauen” (“покачивающуюся и мечтательную грациозность славянских женщин”) [188] . С девушками из чешского народа они заводили свои первые интрижки. На Юбилейной выставке 1908 г. Эгон Эрвин Киш познакомился с пятнадцатилетней девушкой из пролетарской семьи, работницей парфюмерного завода. Девушка, вскоре прославившаяся как танцовщица по прозвищу Эмча Революция (Emca Revoluce), сопровождала “неистового репортера” (нем.
187
Пауль Леппин (1878–1945) – чешский писатель, участник “Пражского кружка”, писал на немецком языке. В романе “Путь Северина во тьму” (1914) представил демонизированный образ Праги в духе экспрессионизма. Лауреат Шиллеровской мемориальной премии (1934). – Прим. ред.
188
Paul Leppin. Severins Gang in die Finsternis: Ein Prager Gespensterroman. M"unchen, 1914, S. 125.
“der rasende Reporter”) в его шатаниях по клоакам, ночным заведениям, кабакам с дурной славой [189] . Вилли вспоминает, как они учились славянским фольклорным песням от чешских подруг [190] . Вся немецкая литература Праги пропитана этим эротическим симбиозом [191] . Нам представляется показательным название одного из романов Макса Брода – “Чешская служанка” (“Ein tschechisches Dienstm"adchen”, 1909). Но самым совершенным свидетельством подобных отношений мы обязаны Кафке: вспомним о любовницах героя в “Процессе” и в “Замке”, о буфетчице Фриде, сиделке Лени, сплошь помощницах мелких служащих, сторожей, адвокатишек и одно время служивших посредницами между героем и деспотической непроницаемой властью, становясь ложными адвокатами, иллюзорными источниками заступничества, порой с ведьмовскими чертами [192] .
189
Ср. Dusan Hams'ik – Alexej Kus'ak. О zuriv'em report'eru E. E. Kischovi, cit., s. 18–19.
190
Willy Haas. Die literarische Welt, cit., S. 38.
191
Ср. Pavel Eisner. Milenky. Praha, 1930.
192
Ср. также Franz Kafka, в: Svetov'a literatura, cit.